– Ты думаешь, пираты сдержат слово?
– Почему бы и нет? Мы ведь уже заплатили их представителю, Пателли, аванс золотом. Кроме того, они должны хорошо заработать, имея дело с нами.
– А тебе известно, что большую часть доходов сицилийские пираты получают благодаря торговле рабами? Их основной невольничий рынок находится на острове Делос, к северу от Крита. Они захватывают римские торговые суда и обращают их команды в рабство, потом продают этих матросов обратно римлянам, уже в качестве рабов. Они ходят по всему Средиземному морю и грабят все и вся, что только им попадается. Жадность – вот их единственная мотивация. Спартак глупо поступает, если верит, что они будут выполнять его распоряжения.
– А мне казалось, что он тебе нравится, – сказал я.
– Нравится. Он мне как брат. Но какое это имеет отношение ко всему прочему? Он дурак, если верит всем, кроме тех, кто рядом с ним. Самый последний воин его войска понимает, что только мы сами можем обеспечить себе полную безопасность. А пираты, которым мы намерены верить, в настоящее время работают на римлян. Неужели ты думаешь, что римляне позволят им после этого стать нашими перевозчиками?
Я откинулся на спинку кресла.
– Если, как ты говоришь, пиратов интересует только прибыль, тогда почему бы им не поработать на нас?
Она прищурилась.
– Потому что у римлян есть деньги, с помощью которых они смогут переубедить их, заставить поступить иначе.
– Я склонен считать, что римляне будут только рады видеть, как мы уходим.
Она с безнадежным и недовольным видом воззрилась на потолок:
– Римляне не остановятся, пока не уничтожат всех нас! Ты плохо их знаешь! Ими правит гордость и тщеславие, и само существование нашего войска – тяжкое оскорбление для их гнусных и порочных качеств! Он уже не могут выставлять себя в качестве хозяев всего мира, пока армия рабов разгуливает по всей Италии, куда захочет!
– Римляне вовсе не хозяева всего мира, любовь моя. Они не в силах сражаться со всеми.
Она пожала плечами, потом улыбнулась.
– А парфяне полагают, что они лучше римлян?
– Конечно, – ответил я. – Мы просто знаем, что мы лучше. В конце концов, ни одно римское войско до сего времени не ступало на земли Парфии, чтобы остаться после этого целым и невредимым. К тому же вот он, я – командую конниками, орудующими у римлян прямо на заднем дворе!
Она бросила в меня подушкой.
– Именно поэтому ты все еще здесь? Чтоб доказать, что ты лучше, чем римляне? Разве это не тщеславие?
– Ты отлично знаешь, почему я все еще здесь. Чтобы быть рядом с тобой.
– Ага! Значит, если я скажу, что желаю завтра уехать отсюда, ты последуешь за мной?
– Куда?
– Какая разница? Ты поедешь со мной, оставишь войско, бросишь Спартака и своих конников?
– Да!
Она с минуту смотрела на меня изучающим взглядом.
– Ты так отвечаешь мне, потому что знаешь, что я никогда тебя об этом не попрошу?
– Нет, это правда. Если ты попросишь меня уехать вместе с тобой, тогда я уеду, потому что не могу жить без тебя.
Мой ответ явно ее обрадовал, потому что она встала с кресла и обняла меня обеими руками за плечи.
– Должно быть, ты очень сильно меня любишь, раз готов пожертвовать для меня своей частью.
– Я люблю тебя больше жизни, Галлия!
Она нежно поцеловала меня в щеку.
– Обещаю, что никогда не попрошу тебя ни о чем таком, что могло бы запятнать твою честь!
В этот момент полог палатки отлетел в сторону, и на пороге возникла насквозь промокшая Клавдия. Ветер трепал ее мокрые одежды, они прилипали к телу, демонстрируя большой живот. Мы с Галлией на секунду замерли на месте, пораженные ее появлением, потом Галлия вскочила с места и накинула на Клавдию свой плащ. Втащила ее в палатку, а я закрыл и закрепил полог. Прежде чем это проделать, я крикнул одному из охранников, сидевших в палатке на восемь человек в паре шагов от нас, чтобы он забрал лошадей, запряженных в повозку Клавдии, и отвел их во временные конюшни, наскоро выстроенные из шестов и натянутого на них полотна. Дождь лил такой сильный, что я едва мог разглядеть, что делается в полусотне футах от меня. Зачем Клавдия поехала к нам в такую ненастную погоду? А в палатке Галлия уже сушила волосы Клавдии над жаровней и вытирала их полотенцем, а потом велела мне принести горячего бульона. Я снова отправился наружу и велел еще одному охраннику принести с полевой кухни горшок горячего бульона. Потом вернулся в палатку, и Галлия сказала, чтоб я подождал снаружи, пока Клавдия переоденется в одну из моих туник и штаны. Это было совсем некстати! Меня заставили ждать достаточно долго, чтобы ветер и дождь промочили меня до костей, прежде чем позвать обратно внутрь, хотя я успел при этом помочь насквозь промокшему и совершенно несчастному воину, который спотыкался о копье и щит, пытаясь донести до нас глиняный горшок с бульоном.
– Ты не простудилась, госпожа? – спросил я, протягивая Клавдии исходящий паром горшок с густым бульоном.
– Конечно, нет! – резко ответила за нее Галлия, недовольно глянув в мою сторону и набросив на шею Клавдии еще одно сухое полотенце.
– Спасибо, – сказала Клавдия довольно слабым голосом. – Вы очень добры. Мне необходимо было увидеться с вами обоими.
– Надо было подождать, пока не кончится гроза. Тебе нельзя болеть в твоем положении.
– Мне крайне необходимо было увидеть вас обоих еще сегодня, до того как вы уедете, – она отставила горшок и посмотрела на Галлию. В ее глазах стояли слезы. – Вы двое – моя единственная надежда!
Галлия обняла ее и попыталась успокоить, но Клавдия продолжала рыдать, а я так и не понял отчего и боялся задать этот простой вопрос. В конце концов, Клавдия взяла себя в руки и выпила весь бульон. После чего мы некоторое время сидели в молчании – мне это показалось целой вечностью, и единственным звуком, нарушавшим тишину, оставались порывы ветра, продолжавшего играть со стенами и крышей палатки. Галлия сидела спокойно, а Клавдия наконец решилась раскрыть свою тайну. Я барабанил пальцами по шесту палатки, пока Галлия не бросила на меня такой взгляд, что я сразу прекратил это занятие. Я стал натягивать сухую тунику, и в этот момент Клавдия заговорила монотонным голосом, от которого создавалось ощущение, что она впала в транс:
– Прошлой ночью я видела сон. Мне грезилось, будто наше войско разгромлено и вся земля пропиталась кровью. Я шла босиком, пробираясь между раздавленными безжизненными телами, проткнутыми стрелами, копьями и мечами. На меня смотрели мертвые черные глаза, и везде были сплошные раны и кровь, а я все шла среди павших и ничего не чувствовала под ногами. И хотя я пробиралась чуть ли не по пояс в крови, на моих белых одеждах не оставалось никаких следов. И тогда я поняла, что я тоже мертва, что я всего лишь призрак, бродящий среди мертвых.