За столиками на крыле никто не сидел. Звук шагов далеко разносился по гигантскому помещению.
— А внутрь как попасть? — спросил я.
— Да вон там проход.
Под большим тяжелым хвостом самолета виднелась широкая, как улица, аппарель, ведущая в недра самолета. Встав на нее, я окинул взглядом протянувшийся через весь ангар корпус и понял, что на боку его нарисованы большие буквы.
— Мри… — прочел я. — Совсем стерлись. Мрия, что ли?
— Вроде того, — ответил Чак, запрыгивая на край аппарели. — Мрия, ага.
— Что это значит?
— Может, название старое этой штуковины. Теперь она «Крылатая могила» — да и ладно.
Если раньше внутри «Крылатой могилы» были какие-то перегородки, то теперь осталась только одна, далеко в носовой части, и когда мы вошли внутрь, взгляду открылась длинная полутемная труба. Горели две лампы — одна над входом, вторая у стойки. Сначала я не понял, из чего та сделана, но когда вслед за Чаком подошел ближе, увидел, что это автомобильные шины. Они лежали столбами, поверх шли листы жести. За стойкой маячила фигура бармена.
— Ну вот, — встав в проходе между столами, Чак повернулся кругом и сделал широкий хозяйский жест. — Вот она, «Крылатая могила», про которую татуированная твоя толковала. Ну, и чё дальше? Чё теперь делать будем?
— Людей совсем мало, — заметил я.
Сбоку от стойки на железном бочонке устроилась босоногая девочка в коротких бриджах, завязанной на животе рубашке без пуговиц и большом, явно не по размеру, берете, подвязанном лентой. Из-под него на плечи гривой спадали тонкие косички необычного ярко-желтого цвета.
Всего несколько человек сидели за столами. В углу под стойкой кто-то спал на составленных табуретах, накрывшись покрывалом в черно-белую клетку.
— Барыги всякие дела решают, — презрительно бросил Чак. — Щас делишки обстряпают и свалят ночью из Херсон-Града. Война войной, а денежки счет любят.
— Почему отсюда все не уедут, если понятно, что гетманы сильнее? — спросил я.
— Ну, надежда отбиться все же есть. И потом, простому люду куда деваться? Вокруг же равнины да поселки небольшие. Мутафаги, бандиты. До ближайшего поселения ты доберешься, только ежели машиной хорошей владеешь… да и то лучше караваном. Мы с гобой между ущельем и Херсон-Градом вообще-то случайно так легко проскочили. А скорее даже, думаю, не случайно — просто кетчеры да людоеды перед отрядами гетманов разбежались. Ну вот, купцы эти договорятся щас и вместе отсюда уедут. А тем, у кого машин нет, или в караван затесаться какой не удалось, делать нечего, только город свой защищать. Ладно, чё торчать тут. Давай уж сядем, раз пришли, выпьем и обмозгуем, как нам далее быть.
Когда мы заняли стол, девочка слезла с бочонка и подошла к нам, по-взрослому сложив руки на груди. На поясе ее в маленьких ножнах висел кинжал, на другом боку — граната, ребристый корпус с блестящей трубкой запала в кожаном кармашке.
— Ну, чё будете? — спросила она, поправляя берет. У девочки было розовощекое лицо с тонким, едва заметным шрамом на треугольном подбородке и маленькие оттопыренные уши.
— У меня денег нет, — предупредил я.
— Вот как! — ребенок повернулся к Чаку. — И у тебя? А чего же вы приперлись, бродяги?
Карлик, быстро вытянув руку, щелкнул ее по лбу, и девочка отскочила. Берет слетел, косички с вплетенными в них разноцветными нитями рассыпались по плечам. Она почесала макушку, тряхнула головой, отчего косички задергались, как колосья пшеницы на сильном ветру, и снова нахлобучила берет на голову.
— Ты, значит, крутой у нас? — презрительно спросила она у Чака.
— Водку тащи, малая, — велел он. — И закуску. Мясо, хлеб, грибов. Побыстрее.
— Да ежели денег у вас нету…
— Есть у меня деньги.
— Да-а? Ну ты сам смотри, малой. Если обманете, то Матфей вас… — Она мотнула головой в сторону стойки. — У него дубинка знаешь какая большая? Примерно как ты весь целиком и даже побольше.
— Неси быстро, сказал.
Девочка зашагала было к стойке, но сразу вернулась обратно.
— А мясо какое подать, бродяги?
— А какое есть? — спросил я.
— Ну, значит, — она принялась загибать пальцы, — крысиные котлеты, мутафажья отбивная, шашлычки из пустырных курочек и еще эта… кабанятина.
— Свинина, что ли?
— Не! — она помотала головой. — Матфей кабанчика вчера прибил, не свинку.
— Тащи кабанятину, — решил Чак.
Она побежала к стойке, но на полпути остановилась, быстро оглянувшись на меня, пошла дальше медленно, с достоинством топая босыми пятками по грязному полу и преувеличенно сильно, будто взрослая, виляя бедрами.
— Когда Бурчун починит «Каботажник»? — спросил я.
Чак повесил ремень обреза на спинку, отодвинул стул подальше и положил ноги на край стола, для чего ему пришлось задрать их чуть ли не выше головы. Стянул с нее шерстяную шапочку, бросил на стол.
— К утру. Всю ночь работать будет, я ему семь грив-ней за это… Да и мне тут торчать долго нельзя, надо идти помогать. Так что? Вот мы в «Крылатой могиле» твоей. Чё дальше?
— Не знаю. — Ослабив шнурок, я немного сдвинул назад капюшон. — Не понимаю, почему Мира…
— Вот вам, жрите на здоровье. — Неслышно подошедшая девочка брякнула на стол две миски, одну с кусками холодной кабанятины, вторую с хлебом и грибами — маслянистыми, какого-то подозрительного сизоватого оттенка. Рядом она поставила бутылку и пару кружек. Наклонившись к столу, зашептала:
— И пейте тоже, тока быстро, мы сегодня рано закрываемся. Гетманы на нас войной идут, а они кушать приперлись, дурни!
Выпрямившись, девочка покосилась на торговцев и добавила уже громко:
— А тебе, малой, вот, подуха под задницу подложить, а то ты ж еще меньше меня.
На колени Чака полетела облезлая подушка. Он только хмыкнул в ответ. Юная разносчица исподтишка глянула на меня и зашагала назад к стойке, что было сил виляя бедрами.
Сняв ноги со стола и подложив под себя подушку, карлик схватил из миски кусок мяса побольше. Вилок нам не принесли, но это не помешало мне последовать его примеру. Капюшон мешал, я еще ослабил шнурок и почти целиком сбросил брезент с головы. Некоторое время мы усиленно жевали, потом Чак потянулся к бутылке, и тут со стороны стойки донеслось звонкое:
— Ты куда? Стой! Не лезь к ним, не лезь к бродягам, говорю! Дэу, назад!
Раздался звук шагов — довольно необычный звук. Он напоминал шум, с которым работает старый, давно не знавший смазки поршень.
Чак приподнялся на стуле, оглядываясь, я посмотрел над его головой. — киборг, — сказал карлик. — Расплющь меня платформа, киборг!
Одетый в серую телогрейку и ватные штаны, обрюзгший краснолицый мужик шагал к нам. Покрывало в черно-белую клетку он скрутил жгутом и обвязал вокруг поясницы. На голове его была шапка-ушанка, правая штанина обрезана немного ниже колена. Под нею скрипел, щелкал, лязгал и дребезжал механизм, состоящий из кривых штанг, шестерен, покатого наколенника, пружин и поршня. Сбоку в захвате из проволоки висела пузатая масленка.