Однако, если в душевном плане у меня всё плохо, то в физическом, у Юн Ми, всё выглядит вроде даже и ничего. Неделю спустя, после того, как я пришёл в себя, она стала меньше спать, появились силы, начала самостоятельно передвигаться. Разговаривать, опять же, начала. Вполне возможно, что для стороннего наблюдателя у неё всё отлично. Однако лично у меня проблем – полно. Даже помимо психологических. Постоянно возникают какие-то неожиданные трудности. Первое, на что я наткнулся, когда встал на ноги – проблемы с координацией. Ноги у Юн Ми почему-то ходили весьма странно. Как-то «по-особому». Не так, как я привык. Я пару раз конкретно навернулся на ровном месте посреди палаты, а один раз – не вписался в дверной проём. Прямо на изумлённых глазах своего лечащего врача. После этого он устроил мне дополнительное обследование. Выяснилось – с руками проблем нет. Уверенно нахожу свои уши, нос, глаза, а вот с ногами – что-то не то… Ходят, но как-то не так и куда-то не туда. Меня опять засунули в томограф, просветили, качнули крови на анализы, но причину проблемы обнаружить не обнаружили. Врач, тщательно изучив нарисованные компьютером цветные картинки срезов мозга Юн Ми, задумался, а потом мне честно сказал, что не знает, в чём тут дело. Добавил, что поскольку ситуация ему не ясна, то никаких препаратов, чтобы мне не навредить, он давать не будет, но попробует решить проблему другим путём. Приказал выдать мне инвалидное кресло-каталку для детей. Лёгкую, чтобы мне, как только-только начавшему ходить, хватило сил с нею справиться.
– По коридору, не спеша, катишь её впереди себя, – сказал он, объясняя, зачем она мне сдалась, – сама опираешься на её ручки руками. Устала, остановилась, села, прямо в неё, посидела. Отдохнула, встала – дальше пошла. Главное, помни, что твоя задача – не думать о том, как ты ходишь. Не следить за этим. Смотри по сторонам, на стены, на людей. Думай о чём-нибудь постороннем. Ты не должна вовлекать в процесс ходьбы головной мозг. Не должна им контролировать свои ноги. Как ходить – должно вспомнить твоё тело. Только так. Иначе у тебя ничего не выйдет…
Врач оказался молодцом. Предложенная им методика сработала на все сто. Тренироваться с коляской было действительно удобно. Не так заносило, как без неё, и попервой, когда у Юн Ми внезапно «кончались батарейки», я мог тут же сесть в кресло и отдохнуть. Где-то примерно через неделю такого хождения за коляской по коридору необходимость в дополнительной опоре отпала. То ли сил прибавилось, то ли моя душа где-то, как-то согласовалась с телом… Не знаю. Но, короче говоря, спустя неделю мы с Юн Ми начали ходить, как все другие нормальные люди. Пока расхаживался, немного познакомился с больницей в пределах своего этажа. Впечатления сложились положительные. Выглядит всё неплохо. Чисто, просторно. Ничем «таким», больничным, не пахнет, высокие потолки, большие, хорошо вымытые окна. Кондиционированный воздух. Современно выглядящее медицинское оборудование. Спокойная обстановка. Никто не шумит, не кричит. Пациенты почтительно разговаривают с врачами. Похоже, доктора – весьма уважаемая здесь профессия…
С ногами была моя первая проблема, которая благополучно разрешилась. Вторая проблема объявилась, когда я, «гуляя» за коляской по этажу, взялся подслушивать разговоры людей, пытаясь собрать больше информации о мире, в который попал. Выяснил для себя весьма неприятный факт – мой корейский недостаточно хорош для того, чтобы я мог свободно общаться. Вроде всё понятно, понятно, потом вдруг – бах! Вылезает какое-то незнакомое слово, а то и не одно! Смысл сказанного теряется, и я не понимаю услышанное. А ещё, оказалось, что у меня с корейской письменностью, практически «komplette null». Понимаю написанное – с пятого на десятое. Даже простые объявления в холле, возле лифтов, прочитать толком не смог. Это весьма и весьма неприятный для меня факт. Насколько я помню из института, корейский язык, хоть и считается проще японского, но тоже ещё тот подарочек. В нём достаточно своих, «эксклюзивных», чудес. Например, буквы в корейских словах могут не всегда следовать друг за дружкой. Ну, вот так у них! Потом, в пределах слога, буквы могут соединяться в устойчивые комбинации – лигатуры. Их нужно все знать и помнить потому, что читаются они по-особенному, уже не как простые буквы. По виду эти лигатуры похожи на китайские иероглифы, поэтому корейское письмо иногда и называют иероглифоидным. Ещё, в корейском языке существует так называемое смешанное написание слов, при котором для написания грамматических окончаний используется Хангыль, а для обозначения китайских корней слова – Ханча. Ханча – это китайские иероглифы, используемые в контексте письменности корейского языка. Они используются только для записи слов китайского происхождения, которые составляют примерно половину лексики корейского языка. Но в основном корейцы сейчас используют Хангыль. Хангыль – фонематическое письмо. Его характерной особенностью является то, что буквы объединяются в группы, примерно соответствующие слогам…
Короче, будет чем мне мозги напрячь! Может, зря я у Гуань Инь умение зарабатывать деньги просил? Пожалуй, вместо этого лучше стоило попросить знание языка и всех реалий местной жизни. Но я же не знал, что попаду в Корею! Ведь то, что говорили реаниматологи, я ведь прекрасно понимал! У меня и мыслей не возникло, что я не в России. Интересно, а действительно, почему я их понимал, хотя они наверняка говорили на корейском? Возможно, это какое-нибудь свойство умершего? Может, душа человека вне тела не нуждается в переводе? Слышит как-нибудь, «так», «напрямую»? А может, это влияние богини? Какое-нибудь заклинание или амулет… Не знаю. Я ничего не знаю! Знаю только, что я в глубокой жжжж… Выбраться из которой, похоже, невозможно. Можно только углубиться…
* * *
Место действия: небольшой медицинский кабинет. Стены окрашены в светлые кремовые тона. У двух стен стоят узкие зелёные шкафчики, полки которых почти полностью заполнены толстыми папками с разноцветными корешками. Окно, закрытое пластинками белых жалюзей. У одной из стен стоит большой стол, тоже в тон стен, со светлой столешницей. За столом сидит молодой врач в белом халате и «хипстерских» очках. (Такие носил Шурик в фильме «Кавказская пленница». – Прим. автора.). Рядом со столом сидит женщина с усталым и тревожным выражением на лице. Врач, заглядывая в лежащие перед ним бумаги, что-то ей рассказывает. Та внимательно его слушает.
– С медицинской точки зрения, в физическом плане ваша дочь – полностью здорова. В её организме нет никаких отклонений от общепринятых медицинских норм. Все органы тела функционируют нормально. Гематома в её мозгу рассосалась без следа, и сейчас в нём нет никаких патологий. И, не кривя душой, скажу, что это – невероятный результат!
– Почему, доктор? Почему – невероятный?
– Дже Мин-сии, долгое пребывание в состоянии клинической смерти невозможно без осложнений. Особенно страдает мозг. Нередки случаи, когда люди после такого превращаются в так называемые овощи. Их мозг теряет способность к мышлению, и они становятся просто телами, в которых как-то теплится растительная жизнь.
– Ой, доктор, что вы говорите такое!
– Это не ваш случай, нунним. Ваша дочь, по анализам, имеет сейчас такое здоровье, которое, без всякого преувеличения, я бы мог пожелать всякому подростку в нашей стране. С мыслительной деятельностью у неё тоже порядок. Проведённые нами тесты не выявили никаких нарушений. Ваша девочка абсолютно правильно находит взаимосвязи между разными событиями, строит правильные логические цепочки и умеет задавать правильные вопросы. Всё это она делает на уровне здорового человека. Единственной проблемой является её память. Когда мы с вами встретились первый раз, я позволил себе высказать предположение о том, что в этом аспекте возможны некие нарушения. К моему большому сожалению, мои опасения оказались верны. Юн Ми никак не вспомнит свою прежнюю жизнь.