– Благодарю вас! Теперь дайте мне чемодан.
Несмотря на небольшие размеры, чемодан был слишком тяжел для ее маленьких ручек. Виллибальд ощутил прилив рыцарства и заявил, что донесет чемодан до самого дома. Предложение было принято. Они прошли через маленький садик и через заднюю дверь вошли в полутемные сени старого простого дома. Их появление тотчас было замечено: из кухни им навстречу бросилась старуха служанка.
– Фрейлейн! Фрейлейн Мариетта! Вы приехали? Вот-то будет рад…
Она вынуждена была замолчать, потому что Мариетта подбежала и зажала ей рот рукой.
– Тише, Бабета! Говори тише: я хочу сделать сюрприз. Дедушка дома?
– Да, доктор в кабинете. Вы хотите пройти к нему?
– Нет, я прокрадусь в гостиную, тихонько сяду за рояль и запою его любимую песню. Тише, Бабета, чтобы он не услышал!
Девушка легко скользнула на противоположный конец сеней и открыла дверь в комнату, расположенную на нижнем этаже; Бабета, взволнованная приездом своей барышни, не замечая, что в полутемных сенях стоит еще кто-то, последовала за ней. Дверь осталась открытой настежь. Слышно было, как слегка хлопнула осторожно поднятая крышка рояля, как придвинули стул, потом раздалась тихая прелюдия, и наконец зазвучал голос, чистый и звонкий, как песня жаворонка, и такой же ликующий, как его песня.
Впрочем, все это заняло не более нескольких минут. Противоположная дверь распахнулась, и на пороге появился старик с совершенно белыми волосами.
– Мариетта! Моя Мариетта! Неужели это ты?
– Дедушка! – радостно пронеслось в ответ, а затем пение вдруг смолкло, и Мариетта повисла на шее у деда.
– Гадкая девочка, как ты напугала меня! – с нежностью бранил он ее. – Я ждал тебя только послезавтра, собирался выехать тебе навстречу на станцию, и вдруг слышу твой голос в гостиной! Я просто не поверил своим ушам.
Девушка весело рассмеялась, как расшалившийся ребенок.
– А что, удался сюрприз, правда, дедушка? Я нарочно поехала по дороге за садом, так что даже застряла с экипажем в грязи. Я пришла через сад и… Что тебе надо, Бабета?
– Носильщик еще тут, – сказала старуха, только теперь заметившая незнакомца. – Дать ему на водку?
Молодой владелец майората все еще стоял с чемоданом в руке. Доктор Фолькмар обернулся и испуганно воскликнул:
– Боже мой! Господин фон Эшенгаген!
– Ты знаешь этого господина? – спросила Мариетта, не особенно удивляясь, так как ее дедушка, будучи врачом, знал весь Вальдгофен и всех живущих в окрестностях.
– Конечно! Но возьми же у барона чемодан! Прошу вас, извините… Я не знал, что вы уже знакомы с моей внучкой.
– Мы ничуть не знакомы, – возразила девушка. – Познакомь нас, дедушка!
– Разумеется, дитя мое! Господин Виллибальд фон Эшенгаген из Бургсдорфа…
– Жених Тони! – обрадованно воскликнула Мариетта. – Ах как это комично, что мы познакомились посреди грязной улицы! Если бы я знала, кто вы, то не обошлась бы с вами так дурно. Ведь я заставила вас идти позади, как настоящего носильщика! Но почему же вы ни слова не сказали?
Виллибальд и теперь не говорил ни слова, а только молча смотрел на маленькую ручку, которую так приветливо ему протягивали. Но так как он чувствовал, что должен что-нибудь сказать или сделать, то вдруг схватил эту розовенькую ручку и потряс ее, сильно сжав в своем исполинском кулаке.
– Ай! – вскрикнула девушка, с ужасом отступая. – Как вы больно жмете руку! Вы, кажется, переломали мне все пальцы.
Виллибальд от смущения покраснел как рак и пробормотал какое-то извинение. К счастью, в это время вмешался доктор, пригласив его войти в комнату.
Виллибальд молча принял приглашение. Мало-помалу завязался разговор, в котором главную роль играла, разумеется, Мариетта. Она подробно и очень комично описала встречу с Виллибальдом. Так как ей давно было известно о предстоящей помолвке Тони, то она обращалась с ее женихом как со старым знакомым, спрашивала о Тони, о лесничем, и ее розовый ротик работал как мельница.
Тем молчаливее был Виллибальд. Этот звонкий голос, звучавший как щебетание птички, приводил его в замешательство. Он только вчера познакомился с доктором, когда тот был в Фюрстенштейне; во время этого визита говорили о какой-то Мариетте, с которой дружна его невеста, но больше он ничего не знал, потому что Тони была не особенно общительна.
– И эта шалунья без всяких церемоний оставила вас стоять в сенях, а сама уселась за рояль, чтобы возвестить меня о своем приезде! – сказал Фолькмар, качая головой. – Это было очень невежливо, Мариетта!
– О, господин Эшенгаген не сердится! Зато он услышит твою любимую песню, я сейчас ее спою. Ты ведь и двух тактов не выслушал… Спеть?
Не дожидаясь ответа, она подбежала к роялю, и снова раздался чарующий, серебристый голос. Мариетта пела старинную народную песню; ласкающая мелодия лилась так мягко, так сладко, что казалось, будто тихая комната старого дома вдруг осветилась солнцем и в воздухе запахло весной. Просияло и лицо старика, на котором заботы и горе оставили множество морщин, и он с улыбкой слушал песню, вероятно напоминавшую ему то время, когда он был еще молод и счастлив.
Но не он один слушал внимательно; хозяин Бургсдорфа, два часа тому назад заснувший под гром «Марша янычар», теперь так благоговейно слушал эти мягко льющиеся звуки, точно они были для него откровением. Он сидел, сильно подавшись вперед, и не сводил глаз с девушки, всей душой отдававшейся пению и при этом необыкновенно милым движением наклонявшей головку то в одну, то в другую сторону. Когда же песня была окончена, он глубоко вздохнул и провел рукой по лбу.
– Моя маленькая певчая птичка! – с нежностью сказал доктор, нагибаясь к внучке и целуя ее в лоб.
– Правда, дедушка, голос у меня не стал хуже за последние месяцы? – шаловливо спросила она. – Но господину Эшенгагену он, должно быть, не нравится, он не говорит ни слова.
Девушка посмотрела на Виллибальда, надув губки, как ребенок, которому не угодили. Он встал и подошел к роялю. Его лицо покраснело, а голубые глаза блестели.
– О, вы пели очень, очень хорошо!
Молодая певица почувствовала глубокий, откровенный восторг, выражавшийся в этих лаконичных словах, и очень хорошо заметила, какое впечатление произвело ее пение. Поэтому она с улыбкой ответила:
– Да, эта песня очень хороша. Она всякий раз производила фурор, когда я пела ее на бис в конце представления.
– Представления? – переспросил Виллибальд, не понимая.
– Ну да, на гастролях, с которых я только что вернулась. О, гастроли прошли блестяще, дедушка, и директор с удовольствием продолжил бы их, но они и без того заняли большую часть моего отпуска, а я хотела провести хоть несколько недель с тобой.
Виллибальд слушал с возрастающим изумлением. Гастроли… отпуск… директор… что должно было все это означать? Доктор заметил его недоумение и спокойно сказал: