– Скельда заколдовали, – и рассмеялся над собственными словами.
Скельд находился недалеко от нас, и поскольку Хергер говорил достаточно громко, не мог не слышать нашего разговора. Другое дело, что Хергер беседовал со мной на латыни – языке, Скельду незнакомом; по всей видимости, Хергер находил в этом еще один повод для веселья. Пока мы с Хергером разговаривали, Скельд затачивал наконечники стрел и спокойно, как и все остальные, ожидал битвы. Я спросил Хергера:
– Как же его заколдовали?
Вот что Хергер сказал мне в ответ:
– Если его не заколдовали, значит, он превратился в араба. Иначе я не могу объяснить то, что с ним происходит: он стал стирать свое нижнее белье и даже каждый день моет свое тело. Ты разве этого не замечал?
Я ответил, что не замечал. Хергер еще громче рассмеялся:
– Скельд так поступает ради одной свободной женщины, которая его просто пленила. Представляешь себе, ради какой-то бабы он каждый день моется и вообще ведет себя как полный дурак – изображает из себя нежного юношу. Ты разве этого не замечал?
Я ответил, что и этого не замечал тоже. На это Хергер заявил:
– Что же ты тогда вообще видишь? – Тут Хергер рассмеялся собственной шутке, а я не стал даже пытаться изобразить, что мне эта шутка тоже понравилась. По правде говоря, я был вообще не в настроении шутить и смеяться. Поняв это, Хергер сказал:
– Вы, арабы, какие-то кислые и унылые. Все время вы ворчите и чем-то недовольны. Вас послушать, так на свете и посмеяться не над чем.
Тут я не выдержал и возразил Хергеру, что он ошибается. Тогда он предложил мне рассказать что-нибудь смешное, и я, поддавшись на его уговоры, изложил известный рассказ о проповеди, прочитанной знаменитым богословом. Вам эта история, конечно, хорошо известна. Если рассказывать коротко, то речь идет о следующем: известный богослов читает у мечети свою проповедь. Послушать его мудрые речи со всех сторон собираются мужчины и женщины. Один мужчина по имени Хамид надевает женское платье и чадру и садится слушать проповедника вместе с женщинами. Знаменитый проповедник говорит: «По законам ислама человек не должен оставлять волосы на лобке слишком длинными». Кто-то из слушателей спрашивает: «А какая длина считается излишней, о учитель?» Я прекрасно понимаю, что все знают эту грубую, даже неприличную шутку. Проповедник отвечает: «Волосы должны быть не длиннее ячменного зерна». Тогда Хамид просит женщину, сидящую рядом с ним: «Сестра, пожалуйста, потрогай волосы у меня на лобке и скажи, не длиннее ли они ячменного зерна». Женщина засовывает руку под платье Хамида, чтобы оценить длину волос на его лобке, и натыкается рукой на детородный орган. От изумления она громко вскрикивает. Проповедник слышит это и, явно довольный, говорит слушателям: «Вы все должны учиться искусству понимания проповедей. Берите пример с этой почтенной женщины: вы сами видите, как тронуто оказалось ее сердце». На это женщина, все еще не пришедшая в себя, машинально отвечает: «О учитель, не сердце мое оказалось тронуто, а рука»:
Хергер выслушал мой рассказ с абсолютно неподвижным лицом. Он не только не засмеялся, но даже не улыбнулся. Когда я замолчал, он спросил:
– Что такое проповедник?
В ответ на это я в сердцах воскликнул, что он – тупой норманн, который не имеет понятия о широте и многообразии мира. На эти слова, в отличие от рассказанной до этого шутки, он отозвался громким смехом.
Вдруг Скельд издал предупреждающий крик, и все воины Беовульфа, включая меня, повернулись и посмотрели на холмы, покрытые пеленой тумана. Вот что я увидел: высоко в воздухе появилась яркая огненная точка, похожая на ослепительную звезду. Все воины тоже увидели ее, перекинулись между собой несколькими фразами и, по-моему, даже обратились к своим богам за поддержкой.
Вскоре появилась вторая огненная точка, потом еще и еще. Я насчитал дюжину и бросил считать. Огненные точки направлялись в нашу сторону, образуя линию, изгибавшуюся наподобие змеи.
– Будь наготове, – сказал мне Хергер и произнес по-норманнски уже известное мне воинское пожелание: – Удачи в бою. – Я ответил ему теми же словами, и Хергер, махнув мне на прощание рукой, скрылся в темноте.
Огненные точки были еще далеко, но постепенно приближались. Я различил какой-то неясный шум, который поначалу принял за гром. На самом деле это был ритмичный стук, отдаленный, но хорошо слышный в туманном воздухе – в тумане звук раздается очень далеко. Я уже имел возможность к этому времени убедиться, что в тумане даже шепот человека можно расслышать на расстоянии ста шагов, причем так четко, как будто он шепчет прямо тебе в ухо.
Я смотрел и слушал, и все воины Беовульфа, сжав оружие, смотрели на приближающиеся огни и слушали сопровождающий их гул. Огненный червь, или дракон Коргон, спускался с холмов, неся гром и пламя. По мере его приближения огненные точки росли, превращаясь в языки зловеще-красного пламени, они мерцали и трепетали во влажном воздухе; длинное извивающееся тело дракона все приближалось, и я понимал, что мне не приходилось еще в жизни видеть столь устрашающего зрелища, и тем не менее безотчетного страха у меня не было, потому что, внимательно присмотревшись, я вдруг понял, что дракон представлял собой не что иное, как колонну всадников с факелами в руках.
Вскоре из черного тумана действительно вынырнули всадники, черные фигуры с поднятыми факелами, верхом на черных же лошадях. Перейдя в галоп, они бросились на наши укрепления. Битва началась. Воздух тотчас же наполнился ужасными криками и стонами – это кричали попавшиеся в ловушку враги. Первая линия всадников попыталась с ходу преодолеть ту самую неглубокую канаву, но их атака сразу же захлебнулась, причем противник понес большие потери. Многие лошади споткнулись и попадали, и сидевшие на них всадники сами полетели кто на землю, а кто в воду; в воду полетели и факелы. Другие лошади, преодолев первое препятствие, с ходу попытались перепрыгнуть вроде бы невысокий, но выстроенный в несколько рядов частокол из пик и кольев. Большая часть их рухнула при этом на острые колья, разодрав себе брюхо и переломав ноги. Тем не менее противнику удалось в нескольких местах поджечь забор. Воины Беовульфа устремились туда, где неприятель мог пробить оборону быстрее всего.
Я своими глазами видел, как один из всадников прорвался через пылающий частокол, и мне впервые удалось рассмотреть вендола с небольшого расстояния. Вот что я увидел: на черном коне возвышалась человеческая фигура в черном, но голова у нее была медвежья. На какой-то миг это страшное зрелище меня буквально парализовало, мне показалось, что я умру просто от страха, потому что до сих пор никогда еще мне не приходилось видеть наяву воплощенное порождение ночных кошмаров. На мое счастье, в тот самый миг маленький топорик, брошенный Эхтговом, глубоко вонзился в спину всадника, который вскрикнул и упал на землю. При этом медвежья голова отделилась от его тела, и я увидел, что под ней скрывается голова человеческая.
Эхтгов молниеносно подскочил к упавшему врагу, вонзил копье глубоко ему в грудь, перевернул тело, вытащил из его спины ручной топорик и присоединился к сражающимся товарищам. Я тоже принял участие в этом бою, но лишь по чистой случайности не распрощался с жизнью с первые же секунды. Проносившийся мимо вендол не успел перехватить копье так, чтобы проткнуть меня насквозь, а лишь ударил древком в бок. От такого удара, обрушившегося совершенно неожиданно, я рухнул на землю. В это время уже многие всадники, размахивая факелами, преодолели заграждение; у некоторых были медвежьи головы, у других—нет. Они скакали от дома к дому, пытаясь поджечь дворец Харот и другие строения. Отряд Беовульфа храбро сражался против превосходящих сил противника.