Ирина тихонько оделась в потемках и выскользнула из квартиры. Она хотела побыть одна, чтобы спокойно подумать, а может, и успокоиться, осмыслить то, что произошло с ней.
В два часа ночи она выбралась на темную улицу, никого не потревожив. Свет в квартирах не горел, если не считать одного окна на пятом этаже ее дома. Соседи спали. Тишина была такой, что заложило уши. Ночь была безлунной. Однако небо все было усыпано такими потрясающе красивыми звездами, что Ирина несколько минут просто смотрела, не в силах оторваться. На это время мысли о поруганной чести, поломанной жизни и смерти отца отошли на второй план. Но все сразу же вернулась, как только взгляд опустился к зловеще темной земле.
Под впечатлением увиденного, остро ощущая себя ничтожным комочком плоти в бесконечной вселенной, женщина побрела к реке. Почему именно туда, она не знала, просто шла. Может быть, ее влекло на то место, где много лет назад она испытала огромное женское счастье с Виктором, которого из-за Левина стала забывать.
У реки было значительно прохладней. Воздух пах приближающимся морозом. Вода в темноте тихо плескалась.
Ветер хлопал по увядшим камышам и тонко посвистывал между голыми ветками ивняка. Холод стал запускать свои щупальца под одежду и щекотать открытые участки кожи. Однако Ирина не обращала на него внимания, ибо он был ничто перед противным холодком, распространяющимся в левой стороне груди. Именно в этот момент ее взгляд упал на опору железнодорожного моста, к которому, пыхтя, приближался железнодорожный состав. Прогибаясь, завибрировали рельсы, вызывая тремор земли. Природные звуки затихли. Их поглотил грохот надвигающегося товарняка. Мост, словно магнит, притягивал к себе.
«А что, если?…» – мелькнуло в голове у Ирины, и она красочно глазами машиниста увидела свое распростертое на рельсах тело, к которому, лязгая, гудя и громыхая, приближалась бесконечная вереница цистерн, платформ и вагонов. А в следующую секунду оно исчезло под колесными парами могучего локомотива. Картинка была столь яркая, что ей и впрямь почудилась реальность происходящего, а вслед за этим появился страх. Нет, не за себя, а за дочь, которая в случае ее смерти останется совсем одна. Эта мысль протрезвила ее, заставляя вернуться домой.
* * *
У подполковника Калинина выдался очень напряженный день. Медленно, очень медленно, но все же правоохранительный маховик закрутился и постепенно стал набирать обороты. К исходу третьей недели посчитаны трупы погибших на Дубровке, установлены пособники террористов, представлены к государственным наградам отличившиеся. Однако ответить на вопрос «Как это могло произойти?» пока никто не мог, слишком уж много неясностей было. Для ликвидации этих белых пятен территориальные органы безопасности забрасывались шифротелеграммами с пометкой «вне очереди». Руководство страны ждало ответы, а то, что спрос будет суровый, никто не сомневался.
До обеда Калинин принял участие в двух совещаниях, состоявшихся в Н-ске: одно у генерала, а другое – у полковника Махортова. Список разработанных мероприятий, порученных ФСБ провести на местах, был столь внушительным, что при всем желании выполнить его не было никакой возможности, даже если перейти на круглосуточный режим. Глаза боятся, а руки делают. Следуя этой поговорке, Калинин второй час сидел в кабинете за важной беседой с лидером местного чеченского землячества и осыпал его вопросами, от которых тот краснел и бледнел. Он находился в сложном положении. С одной стороны, на карту поставлено отношение местной власти к компактному проживанию его многочисленных сородичей, а с другой – честь несметного тейпа, проживающего в Чечне. В тейпе все держатся друг за друга, попробуй обидеть кого – мигом родственники поднимутся, проклянут и обязательно убьют, благо время сейчас сложное. Хоть и не лежала у него душа к агрессивным действиям земляков, недаром еще в первую войну он уехал с насиженных его предками мест, но знал, что за предательство однотейповцев по головке не погладят. И сам, и весь его древний род пострадает, никого бандиты не пожалеют.
– Магомед, ты вот фотографии посмотри. Никого не узнаешь? – Калинин положил на стол фотографии террористов, захвативших три недели назад заложников в Норд-Осте.
– Нет! – кинув косой взгляд на разложенные фотокарточки, ответил чеченец.
Калинин заметил обратную реакцию собеседника и пошел ва-банк.
– Магомед, как же ты не знаешь своих однотейповцев? Ты что, с исторической родиной связь не поддерживаешь? Или ты денег в Чечню не отправляешь? У меня, Магомед, складывается впечатление, что ты пособник террористов, со всеми вытекающими отсюда последствиями. В случае если мои подозрения подтвердятся, то я тебе обещаю, что проблем в вашем большом хозяйстве будет немало.
– Подождите, Андрей Юрьевич, дайте я поближе посмотрю, – Магомед протянул руку и взял со стола всю пачку, из которой брал по одной ксерокопии фотографии, внимательно рассматривал и раскладывал на две стопки. Одна получилась большая, а другая – совсем маленькая. – Вот эти люди около месяца назад заезжали к нам в село, – он постучал пальцем по тоненькой стопке.
Фотографий было три.
– Ты ничего не путаешь?
– Нет, Андрей Юрьевич. Я знал, что за этими людьми идет кровавый шлейф. Дал им денег, попросил, чтобы не задерживались и ехали подобру-поздорову.
– А что ж ты мне сразу о них не сказал?
– У нас не было такого уговора. Что касается нашего района, то я отвечаю по полной программе, а что касается Москвы… Не было у нас такого уговора.
Калинин перевернул карточки и, прочитав фамилии на обороте, спросил:
– Магомед, а к кому конкретно они приезжали? Чеченец, опустив глаза, молчал.
– Магомед, раз сказал А, говори и Б.
– К Сулейману, – не поднимая головы, ответил Магомед.
– Это который бывший сотрудник милиции? Чеченец молча кивнул.
– Та-ак, ну у нас действительно одни проблемы.
– Только у меня просьба, Андрей Юрьевич, – Магомед затеребил в руках кепку.
– Какая?
– Я бы не хотел, чтобы на меня пальцем земляки показывали: вот мол, Магомед какой, против своих работает.
– Против кого ты работаешь? Против честных людей? – вспылил Калинин. – Тебе что, террористы свои? Так что ли?
– Андрей Юрьевич, ты же в Чечне жил и знаешь, какие у нас порядки, [49] – вздохнул Магомед и еще сильнее скрутил свой головной убор.