– В деревне, у меня в доме.

– Давно? – насторожился майор.

– Да с неделю назад. Она к тебе шла. Неужели не сумела пробраться?

– Сумела, понятно, что сумела… – ответил Гродов, убедившись, что Магда представления не имеет о том, кто такая Терезия Атаманчук в действительности. – Как она к тебе попала?

– В доме у нас останавливалась вместе с каким-то румынским офицером и его денщиком. Дом у нас просторный, каменный, к тому же я с больной матерью перебралась в летнюю кухню. Наверное, так с Терезой и ушла бы, но мать оказалась при смерти, не по-людски было оставлять ее. Позавчера вечером похоронила.

Гродов едва заметно тронул женщину за локоть, что она должна была воспринять как жест сочувствия.

– И что же Атаманчук рассказывала о себе?

– Что молдаванка. Она и в самом деле свободно говорит по-румынски, и что пробирается в Одессу. Румыны арестовали ее, а потом разобрались, что «своя», что не диверсантка, и отпустили.

– Правильно рассказывала, – непроизвольно как-то признал Гродов. – Молдаванка она.

– Только вот что плохо было: Тереза ушла, а офицер и денщик остались. Кроме того, в соседнем доме поселились радист и трое солдат охраны.

– А теперь – главный вопрос, который я обязан был задать тебе первым: каким образом оружие офицера и его денщика оказалось в твоих руках? Ведь это же их оружие?

– Их. Румынский офицер попытался изнасиловать меня.

Услышав это, Гродов окинул взглядом гренадерскую фигуру Магды и рассмеялся.

– Тебя? Изнасиловать?!

– Ты чего смеешься, майор? – обиженно спросила женщина, заставив Гродова теперь уже расхохотаться. – Действительно пытался, прошлой ночью.

– Хотел бы я видеть эту сцену!

– Лучше ее не видеть, нервы погубишь.

– Нет, – решительно покачал он головой, – все-таки я хотел бы видеть эту сцену хотя бы со стороны, издалека, взглянуть на этого несчастного.

– Когда я поняла, что не отстанет, убила ножом, который по ветеринарской привычке всегда ношу с собой, – извлекла она из-за голенища тесак с длинным узким лезвием. – Вот его документы, – достала из нагрудного кармана офицерскую книжку. – Затем вошла в летнюю кухню, убила денщика и под утро, собрав котомку, пошла к вам через плавни, по охотничьей тропе. Кстати, о котомке… – сняла она из-за плеча солдатский вещевой мешок. – Ты голоден?

– Я всегда голоден, – признался Дмитрий. – Это мое естественное состояние.

– Тогда присядем, поедим…

– С этим трофейным оружием и с документами офицера ты поедешь со мной. Оставаться на занятой румынами территории тебе уже никак нельзя, тут же повесят.

– Понятно, что не помилуют. Но если бы просто так взяли и повесили, а то ведь измываться начнут… Молчу, молчу – знаю, что опять ржать станешь.

– Уже нет, – ответил майор, поворачиваясь, чтобы вернуться к штабному гроту. – Разве что попытаюсь представить на месте этого румынского офицера себя. Но для этого у меня попросту фантазии не хватит.

– Да не бойся, тебя бы я резать не стала, – вполголоса, покорным, извиняющимся тоном объяснила Ковач. – Говорила уже, что ты мне сразу понравился. И не вези ты меня в город. У тебя ведь есть в батальоне ополченцы?

– Есть немного. Под командованием Боцмана, которого ты наверняка знаешь.

– Как не знать? Вот и меня прими на службу. Не смотри, что баба. Глаза у меня, как у кошки. Стреляю метко, отец научил. Гранату тоже бросаю метров на двадцать пять.

– Наконец-то у меня в батальоне появится настоящий гранатометчик.

– Ты, майор, насмешек не строй, разговор у нас серьезный: принимаешь меня в солдаты или нет?

– Мог бы и принять. Но утром я сдаю батальон и поступаю в распоряжение высокого командования. Так что тебе лучше поехать со мной. Документ какой-нибудь у тебя имеется?

– Все, какие есть, прихватила.

– Еще один, самый нужный для проезда по городу, батальонный писарь выпишет. А в городе решим, как определять твою судьбу дальше. Кстати, родственники у тебя в Одессе имеются?

– Тетка была. На киностудии начальником цеха работала, а в одном фильме даже снималась. Как только город начали бомбить, она переехала к нам в деревню, а затем подалась дальше, на восток, вслед за эвакуированными работниками киностудии. Но ключ от квартиры, за которой присматривают соседи, у меня в кармане.

– Оказывается, это у твоего Ковача все наперекосяк, все «не получалось». Лично к тебе это не относится.

– Предполагаю, что раньше жизнь мстила мне за то, что не по любви в жены пошла. А теперь чувствую: искупила я свою вину перед судьбой. Настолько решительно искупила, что даже убийство врагов наших в грех земной мне не запишется.

Гродов задумчиво посмотрел на едва освещенный лунным сиянием залив и помолчал.

– Товарищ майор, – появился в ходе сообщения между пехотными и артиллерийскими окопами лейтенант Куршинов, – транспортный взвод уже на позициях батареи. Прикажете отводить батарею на основные позиции?

– Отводи. Только без суеты и лишних возгласов.

В батарее осталась только пара лошадей, остальные погибли или же, раненые, были добиты бойцами. И Гродов специально выделил взвод пехотинцев, чтобы помочь пушкарям перетащить их «сорокапятки» вручную. Еще с вечера были перебазированы поближе к городу зенитное орудие и пулеметная установка.

– Есть, доставить орудия без шума и пыли, – ответил командир батареи.

41

Они с Магдой уже сидели в штабном гроте, когда появился часовой и доложил, что прибыли минеры из подразделения майора Кречета. Комбат объяснил им суть задачи и предупредил, что начинать минирование следует сразу же после ухода батальона с позиций. Он сам обошел почти всю линию окопов, чтобы проследить, что никто в них не остался, не оставлен раненым или спящим. При этом Гродов старался не обращать внимания на то, что вместе с Жодиным, за ним, с винтовкой в руках, как верный телохранитель, неотлучно следует Ковач.

Отходя на отведенные ему позиции за пределами минного поля, взвод Юраша ударил по румынским окопам несколькими пулеметными очередями и прокричал свое наводящее ужас «Полундра!» Над позициями противника тут же взлетело ввысь несколько осветительных ракет, а из траншей послышалась пальба. Переждав ее вместе с минерами под прикрытием Батарейной высоты, майор сказал себе: «Вот теперь можно отступать с чувством исполненного долга. Утром противник будет отсыпаться».

Остаток ночи группа Гродова, в которую входила теперь и Магда, провела в недавно оставленном хозяевами доме. Проснувшись, Дмитрий поразился тишине, которая царила над сонной деревней и которую разрушал своим криком один-единственный уцелевший петух. Поднявшиеся вслед за ним старший лейтенант и двое бойцов тут же направились к морю, и только тогда майор постучал в дверь отдельной комнатки, которую ночью выделил для Магды. Постучав еще раз, майор решился толкнуть дверь, чтобы заглянуть, и только тогда услышал у себя за спиной: