Князь застыл, пораженный как громом этой невероятной смелостью, министр же порывался к звонку, как будто он был в своем бюро, а за дверью целая толпа полицейских ожидала его приказаний.
Холодная улыбка промелькнула на губах португальца. Он вынул маленький пожелтевший клочок бумаги, который также должен был служить доказательством обвинения этого человека.
– Ваша светлость, – обратился он к князю, – в ночь, когда принц Генрих лежал на смертном одре, один человек отправился в А., чтобы призвать князя для примирения с умирающим. Грейнсфельд лежал в стороне, но всадник оставил шоссе, ведущее в А., поехал по дороге к замку, где графиня Фельдерн давала в этот вечер большой маскарад. Среди бала к графине вдруг подошел человек в домино и сунул ей в руку эту записку – впоследствии она выронила ее у постели принца, а господин фон Эшенбах поднял ее и сохранил.
В эту минуту министр вне себя бросился на португальца, пытаясь вырвать у него из рук бумажку. Но старания его были тщетны – одним движением португалец отстранил от себя нападающего и передал записку князю.
– «Принц Генрих умирает, – читал его светлость дрожащим голосом, – и выразил желание примириться с княжеским домом. Поспешите – иначе все напрасно. Флери». Несчастный! – проговорил князь, бросая к ногам министра записку.
Но этот человек все еще не хотел считать себя погибшим. Овладев снова собой, он поднял бумажку и пробежал ее глазами.
– Неужели ваша светлость вследствие подобной жалкой инсинуации захочет осудить верного слугу своей фамилии? – спросил он, ударяя рукой по бумаге. – Я не писал этой записки – она поддельная, и клянусь в том.
– Поддельная, как и фамильные бриллианты Фельдерн, которые носит ваша супруга? – спросил португалец.
В соседней комнате раздался звук упавшей на пол подушки, затем издали слышно было, как кто-то с силой хлопнул дверью.
Худшим свидетелем против министра было его лицо – его нельзя было узнать, но он продолжал защищаться с отчаянием утопающего.
– Ваша светлость, не торопитесь верить, что вы имеете дело с негодяем! – заговорил он. – Уместно ли здесь рассуждать о моих частных и семейных отношениях, которые грязнят здесь с таким неслыханным бесстыдством?
Князь отвернулся – ему невыносимо было смотреть на судорожно подергивающиеся черты своего старого любимца и повелителя, старающегося сбросить с себя таким образом тяжкое обвинение.
– Я нисколько не желаю касаться ваших частных и семейных отношений, – продолжал португалец, – хотя не могу не сознаться, что и эта сфера мне не чужда.
– А, для вас интересно обшаривать мои карманы и рыться в моем белье?
Министр еще раз пытался придать словам этим свой обычный презрительно-саркастический тон. Но все это было напрасно.
– Вы имели непримиримого врага в лице фон Эшенбаха, – продолжал португалец. – Горе заставило его бежать из отечества; несмотря на приобретенные им богатства, он продолжал оставаться бедным, несчастным, одиноким человеком и на чужой стороне должен был сложить свои кости… Измена и вероломство не прошли даром и для фон Цвейфлингена – он опускался все ниже и ниже… Только вы, первый подавший сигнал к тому постыдному обману, преданный помощник графини Фельдерн, завязавший вместе с ней первые петли сети, опутавшей двух безумцев, – только вы твердой ногой встали на совершенное вами преступление и, окруженный почестями, уважением, достигли того неограниченного и бесстыдно употребляемого вами могущества… Было время, когда фон Эшенбах, не перестававший питать любовь к дочери той корыстолюбивой женщины, надеялся, что жизнь еще улыбнется ему, – это было, когда он получил известие о смерти графа Штурм, фон Эшенбах хотел возвратиться в Германию, – но тут снова поперек дороги его стал могущественный министр и повел прекрасную вдову к алтарю.
– Вот оно в чем дело-то! – вскричал министр глухим голосом. – Моя счастливая звезда возбудила зависть, которая и точила свое оружие против меня в тишине и мраке!
– Не оружие, ваше превосходительство, а противоядие злу, которое торжествовало столь многие годы! – сказал португалец, подчеркивая каждое слово. – С той минуты фон Эшенбах следил за вами всюду, как неутомимый охотник, преследующий свою дичь. Он обладал миллионами – а вы открывали ему тысячи путей наблюдать за собой в самых сокровенных ваших поступках. Ему были известны самые интимные дела ваши в Париже и на водах, в игорных притонах; за несколько дней до своей смерти он передал мне все эти подробности. Это на самом деле ваши частные обстоятельства, и они не могут быть причислены к делу. Но никоим образом нельзя назвать частным делом то, что вы растрачиваете собственность вашей падчерицы, когда принадлежащие ей бриллианты продаете за восемьдесят тысяч талеров и взамен их делаете ничего не стоящую жалкую копию… Точно так же нельзя считать вашим частным делом и то, что вы здесь стоите на несправедливо приобретенной земле, ибо Белый замок никогда не был вами куплен, он – цена вашей измены княжескому дому!..
– Дьявол! – закричал министр. – Да вы не оставляете мне ничего в жизни! – И он обеими руками схватился за голову. – Ха, ха, ха, неужели я еще не умер?.. Неужели первый встречный искатель приключений в глазах его светлости безнаказанно может кидать мне в лицо самую недостойную клевету?
– Опровергните эту клевету, барон Флери, – сказал князь, сохраняя наружное спокойствие.
– Вашей светлости угодно в самом деле, чтобы я снизошел до того, чтобы отражать клевету этого авантюриста?.. Я не могу упасть так низко – я с презрением отталкиваю ее ногой, как камень, брошенный мне на пути! – вскричал министр довольно твердым голосом.
Его дерзость и самоуверенность снова начали расти. Ему послышались скорбь и сожаление в тоне его светлости.
– Ваша светлость, предположим – я говорю только предположим, – что действительно я заслуживаю упрека, но разве, с другой стороны, столь многие заслуги, которые я оказал княжеской фамилии, не заставляют забыть несправедливость, совершенную так много лет тому назад?.. Неужели никакого значения не должно иметь в глазах ваших то обстоятельство, что ни один из моих предшественников не сумел придать так много блеску династии, как я? Что я, как щит, стоял пред вами и на меня сыпались удары злонамеренных демократов, которые рады закидать каменьями традиции вашего благородного дома? Что я не допустил коснуться священных прав монарха современному духу?.. Я, преданный, действующий лишь в вашей пользе советник, как при управлении страной, так и в интимных делах княжеской фамилии…
– Более вы уже не будете им, – перебил его князь, делая ударение на каждом слове.
– Ваша светлость! – Князь отвернулся от него, стал в оконную нишу и сильно забарабанил пальцами по стеклу.
– Принесите мне доказательства противного, барон Флери! – вскричал он, не поворачиваясь к нему.
– Не замедлю это сделать, ваша светлость, – произнес министр, буквально едва держась на ногах.
Дрожащей рукой он схватился за ручку двери и неверной поступью двинулся по коридору.