— Уши кругом!
— Ну, да, все радисты, слух отличный!
В роте были стукачи. Они не бегали к ротному, он раз и навсегда отвадил их, а вот к замполиту батальона или к комбату — запросто!
Оглядываемся. Вроде комсомольских активистов рядом нет. Этим-то хорошо! Если даже и были у них какие-то нарушения, то замполит их вытаскивал за уши из дерьма. И ходил с ними на экзамены, помогал… и за что не отвечают, подчиненных нет. Главное — быть идейным, с горящими глазами выступать на собраниях, клеймить самоходчиков и алкоголиков, и сообщать своевременно о «залетах», про которые командиры не знают или знают, но скрывают! За это они получали индульгенции за свои грехи. Ну, то, что кто-то на особистов работает — тоже факт! Поэтому надо ухо востро держать!
Что делают «залетчики» в отпуске? Территорию чистят! Все, как в обычный день, только на зарядку не ходят. Развод и драить территорию возле учебного корпуса. Снегу-то все равно. В отпуске сорок вторая рота или нет. Бери больше, кидай дальше, отдыхай, пока летит!
Периодически приходит капитан Баров.
— Та-а-ак! А почему снег не укладываете кубически?
— Как? Как кубически?
Все уже мокрые от пота, снег расчистили, что нападал за ночь, покидали его к плацу. А все равно, Барову что-то не нравится!
— А вот!
Показывает на огромные кучи снега, что мы складировали.
— Он же просто кучей лежит, а в армии — это бардак! Все должно быть параллельно или перпендикулярно! Я же вам об этом, товарищи залетчики, неоднократно говорил!
И ушел.
— Будет ему кубический снег! — Костя Фоминых зло сплюнул.
Он вкратце объяснил, какая мысль его посетила.
— Да, ну, Фомич! За такие вещи мы не только в отпуск не поедем, вообще из училища выпнут, как пробку из шампанского!
— Нет, Костян, ты это… Палку перегнул!
Конечно, сделать какую-нибудь пакость — это мы завсегда готовы, но чтобы из горы снега сделать подобие Мавзолея и написать «ЛЕНИН» — чревато.
— Мы тут просто «политическими» называемся, а после этого кубического снега и впрямь политическими станем.
— Особист, того и гляди, дело состряпает.
— Ага, а замполиты ему активно помогут.
— Да, не бойтесь, парни! Никто не узнает! — Фомич горячился.
— Костя, ты башкой своей подумай! Сколько от роты нас осталось? Ни фига не осталось!
— Разбирательства начнутся, так и зависнем в отпуске еще до лета тут!
— А потом по весне и расстреляют возле этого «Мавзолея»!
— И покладут внутрь, покуда снег не стает, и могилку легче было отрыть! И тело не завоняло!
— Ну, тебя, с твоими фантазиями!
Снег кое-как обрубили, придали форму и пошли в казарму.
Каждый день в 17:00 — построение, у кого срок «каторги» кончился. Если ты не успел на построение или что-то начальник строевой части подполковник Корнеев у тебя усмотрел — откладывается на сутки. И ты хоть волком вой или головой о стену бейся — не поможет. Сам дурак!
Поэтому все тщательно готовились к этому построению. Вот и мой срок подошел к концу. Билеты в кармане. Через Свердловск нет свободных, пришлось взять через Москву, хоть и крюк получается, но все равно лучше, чем в поезде трое суток до Казани на поезде трястись!
Когда батальон массово строился в отпуск, то Корнеев человек тридцать отправил готовиться. У кого-то шеврон клееный, у кого-то морда лица плохо выбрита была, обувь плохо начищена, все! Отпуск переносится на сутки! И билеты твои «сгорели». Вой, стон, смешанный со слезами в голосе стоял над плацем тогда!
Ботинки сияют так, что если бы я был девушкой, то было бы видно, что у меня под юбкой! В детстве так развлекались, когда цепляли зеркальце на ботинок и разглядывали, какого цвета белье у одноклассниц.
Ну, а теперь, чтобы встретиться с одноклассницами, одногруппницами, просто с подругами с остервенением раненого носорога драил ботинки, плевал на них и вместе с кремом растирал. Потом наводил блеск прикроватным ковриком того товарища, кто был уже в отпуске. Не своим же тереть!
Народу в казарме мало. Утюги свободные. Стрелки на брюках — твердые и порезаться можно! Шинель отпарена так, что как будто только из ателье. Шеврон и курсовку с проклеенной тряпкой — к черту! Потом пришью! Сейчас — уставной. Сейчас — все уставное!
Мыться, бриться в умывальнике холодной водой. Полфлакона одеколона на себя. Я же должен хорошо пахнуть! Все, что не беру с собой, но представляет какую-то ценность — в вещмешок, под ключ. Ключ с собой! Второй есть в каптерке.
Построение очередной партии отпускников четвертого батальона.
С замиранием сердца стоим. Строевая выправка лучше, чем на присяге и на параде. Почти не дышим. Еле-еле чуть-чуть носом. Сердце вырвется из груди от волнения! Одеколон забивает запах адреналина, что вырывается из нас. И запах надежды тоже.
Вот злой и страшный, угрюмый подполковник Корнеев! Брови, как у Брежнева, густые, кустистые, ветвистые, черные. И сам он весь черный. Как Дьявол. Вершитель судеб и надежд курсантских. Может, просто сейчас отложить твой отпуск на сутки. Этот — может. Вон, даже с собой линейку прихватил. Ходит, измеряет расстояние от погона до шеврона. От шеврона до курсовки. Кого-то просит показать шеврон и курсовку на кителе. И вот… Вставки в погонах и шеврон с курсовкой клееные! Дебилоид!!!
Но не из нашей роты!
Выйти из строя, марш в казарму для устранения недостатков! Построение через сутки!
Слезы в глазах у курсанта. Слезы обиды, отчаянья! Пролет! Залет! Идиот! Гидроцефал!
— Вот это нюх! — шепотом.
— Как будто знал, что вставки и «клеенка».
— Этот знает!
— На арапа не возьмешь!
— А тот — придурок!
— Не можешь срать — не мучай жопу!
— Теперь билеты менять!
— Если удастся!
— Из-за такого говна — сутки вон!
— Его мама стоя рожала! На бетонной плите.
— На морозе!
— И поймать не успели!
— Поэтому сразу и определили в военное училище! Ему забронировали место в нашем училище телеграммой из роддома.
— Залетчик!
— Залетун!
— Тихо!
Корнеев ходит, смотрит. Демон курсантский! У кого просит предъявить военный билет, у кого отпускное. Спрашивает, что запрещено военнослужащему в отпуске.
Кто-то показывает носки, кто-то вываливает вещи из сумки. Только идиот положит в сумку что-то неуставное. Разрешают брать с собой ПШ для стирки дома. И всякие уставные мелочи. Потом можешь забежать в казарму и забрать неуставное барахло.