Положение их было малоприятным. Их встретили в обществе человека, которого военный командир порта считал дезертиром, а частный пристав – преступником, совершившим то ли два, то ли три убийства. Поскольку сей злодей являлся их родственником и приятелем, они непременно должны были знать, где он скрывается. А они не так давно уже успели соврать начальству, что понятия не имеют о его убежище и планах на будущее.
Война хороша тем, что от всего можно спрятаться, в том числе и от собственных командиров, а полиция – так та и вовсе останется с носом, коли хоть на полчаса зазевается.
После военного совета с Бессмертным Артамон и Сурок отправились прямиком в портовую канцелярию, где взяли десяток листов бумаги, несколько перьев, чернильницу, и забрались в тихий уголок. Таковой они отыскали в таможне – какие таможенные досмотры в военное время? Вдвоем они довольно быстро соорудили престранный документ, который сами назвали диспозицией и выписали это слово на первом листе каллиграфическими буквами с росчерками.
Затем они наскоро привели себя в порядок и отправились с этой «диспозицией» просить аудиенции у Моллера. Тот обретался на борту гемама «Торнео» и ничем особенным занят не был: война продолжалась без неожиданностей, шхерный флот нес вахты, курсировал по Двине, перевозил казаков туда и обратно, а противник еще не появился на левом берегу в такой близости, чтобы достать его пушечным ядром.
Адмиральская каюта, она же – командирская, располагалась в кормовой надстройке и занимала там почти все палубу. На гемаме это было, наверно, самое большое помещение, в котором не имелось орудий, зато находилось множество навигационных устройств и приспособлений. Слева и справа от входа, вдоль бортов, размещались собственно каюты адмирала и старшего офицерского состава. Средняя часть отводилась под офицерскую трапезу, в корме у самого транца стоял штурманский стол, окруженный держателями для навигационных карт и шкафами для инструментов. Моим родственникам уже доводилось тут бывать, контр-адмирал знал их в лицо, и они полагали, что будут со своей затеей приняты наилучшим образом.
Антон Васильевич фон Моллер, в отличие от большинства здешних немцев, превосходно говорил по-русски – недаром учился в Морском кадетском корпусе. Кстати сказать, он и по-английски хорошо объяснялся, поскольку в молодости для чего-то был командирован в Англию, позднее также там бывал, когда оба наших флота еще при матушке Екатерине объединились против мятежных французов, и теперь это пригодилось. Наших союзников-англичан, пришедших в Ригу вместе с Моллеровой флотилией, мало кто понимал, а сами они что-то выучили по-русски, но совершенно не разумели немецкого.
– Господин контр-адмирал! – обратились к нему мои родственники. – Мы прибыли сюда воевать, мы хотим воевать, и мы просим предоставить нам возможность воевать!
– Погодите, господа, всему свое время, – попытался унять их Моллер. – Мы только что освоились в новых условиях, и ваша прямая обязанность – исправно нести вахты и заниматься своими лодками, а не пропадать целыми часами в городе.
Это был строгий намек на тот нагоняй, которого дорогие родственники совсем недавно сподобились.
– Ваше превосходительство, извольте получить сию диспозицию, – сказали Артамон и Сурок. – В ней изложен план, при помощи которого мы сделаем Ригу недосягаемой для неприятеля!
План сочинили за четверть часа с одной-единственной целью – убраться подальше от частного пристава Вейде. Опасность подстегнула мыслительные способности моих родственников, и опять же они действительно желали принести пользу Отечеству, а не просидеть всю войну в рижских пивных погребках. Поэтому они, как потом со смехом рассказывали, сами несколько удивились своему сочинению – все в нем было разумно и пригодно к употреблению. Думаю, врут – если бы они валяли дурака при его сочинении, то и результат вышел бы соответствующий. А может, и не врут, теперь уже не разобрать.
Итак, они вручили изумленному контр-адмиралу свою «диспозицию» и настояли на том, чтобы он прочитал ее немедленно. Это я даже комментировать не берусь – впрочем, судя по дальнейшим событиям, Моллер действительно ее прочитал очень быстро.
Идея, видимо, пришла в голову Сурку, еще когда мы ходили на двух йолах вверх по течению Двины исследовать острова и протоки применительно к особенностям канонерских лодок.
Остров Даленхольм был самым большим из двинских островов и последним из них, далее выше по течению какие-то островки располагались, кажется, только возле Икскюля. Там спокон веку селились не только рыбаки, но и землепашцы. Насколько я знаю, едва ль не весь остров – родовое владение Левиз-оф-Менаров, а хозяином расположенной на нем усадьбы являлся брат нашего Федора Федоровича, запамятовал, как его звали. Сейчас по случаю войны часть построек разобрали и возвели укрепления на том берегу Даленхольма, что глядел на Курляндию.
И вот «диспозиция» предлагала перегнать туда часть канонерских лодок, устроив там базу, чтобы именно оттуда совершать рейды к Икскюлю, где условия для переправы противника казались вполне подходящими. Это давало большую экономию времени – не нужно тащиться на веслах против течения примерно пять миль. Для стоянки лодок мои родственники наметили два места. Основная стоянка могла быть возле самой усадьбы Левиз-оф-Менаров, а наблюдательные посты – на северной и южной оконечностях Даленхольма. Место возле усадьбы, в протоке между островом и курляндским берегом, было удобно во многих отношениях: закрыто почти от всех ветров, и течение в протоке тоже слабое. Опять же, в усадьбе можно устроить все необходимые канонерским лодкам службы. Единственное, в случае тревоги двигаться от этой стоянки на юг было затруднительно, слишком много пришлось бы маневрировать. Все это Сурок и Артамон сочинили и записали весьма убедительно.
Мои родственники вызвались добровольно переселиться на Даленхольм и нести там службу, сообщаясь с портом и контр-адмиралом посредством гонцов, а гонцами будут те самые лифляндские казаки, которые патрулируют правый берег. Также, обороняя Даленхольм, они могли при нужде оказать содействие поручику Шмидту и его людям.
По казачьей части у нас вообще было тогда большое разнообразие. Во-первых, егеря поручика Шмидта (отнюдь не родственника моего квартирного хозяина!), которые были пожалованы в казаки фон Эссеном. Поручик, вернувшись в строй, как многие отставные офицеры, совершеннейшим волонтером, решил набрать корпус добровольцев на свои средства и пожертвования от частных лиц, но додумался просить у фон Эссена не только оружия, но и фуража, как положено казачьему войску. Он, желая действовать со всей возможной скоростью, посадил своих добровольцев на коней и показал их фон Эссену. «Так это ж не егеря, а казаки!» – вспомнив прошение о фураже, воскликнул наш поджигатель. Таким образом отряд получил название Курляндского вольного казачьего корпуса, а также пики из рижского арсенала и пять тысяч рублей ассигнациями. Этот корпус неплохо действовал в Курляндии, но в нем было всего две сотни бойцов, впрочем, люди молодые, здоровые и деятельные – большинство составляли рижские приказчики и извозчики, привычные управляться с лошадьми.