И я отправился в погребок на Швимштрассе – наконец поесть так, как требуется человеку, который весь день носился по городу и нагулял себе зверский аппетит.
Странное дело – война вызвала в людях какое-то скверное оживление. Русский человек в беде, махнув на все рукой, говорит: пропадай, моя телега! Но это была не известная мне бесшабашность. Другая русская пословица гласит: кому война, а кому мать родна. И она была ближе к истине. Как только стало известно о начале военных действий, явились знатоки арифметики, отлично умеющие сосчитать, что и почем следует скупить по дешевке, чтобы позднее продать с прибылью нуждающимся. Жители Рижской крепости, едва лишь проведав о том, что предместья будут поджигать, тут же увеличили цены на жилье и приспособили под проживание все закоулки. Те, кто сразу сделал запасы, радовались – цены на провизию росли. Те, кто при пожаре лишился припасов, покупали их теперь втридорога. Я к тому клоню, что у многих горожан появились шальные деньги, и люди, бывшие примерными семьянинами, которые навещали любимый кабак раз в неделю, вдруг принялись кутить. Видимо, всю жизнь они наивысшим счастьем для смертного полагали ежевечерние пьянки, и вот мечта сбылась.
Погребок Ганса был полон. Но я уже знал, где можно сесть вдали от гуляющих бюргеров и айнвонеров, чтобы при свете огарка нанести на мой план расположение, пусть весьма приблизительное, Андрюшкиного подвала.
Добрая девка обрадовалась мне чрезвычайно. Я уже начал разбирать большую половину ее речей. Она сообщила, что мало беспокоится о хозяйском недовольстве и отважно приютит меня в большом погребе на лавке, а то и в своей конурке. Это было очень кстати. Я спросил ее о той фрау, которую хозяин поместил на чердаке. Девка отвечала, что сама относила фрау кучу старых русских и немецких альманахов, назначенные хозяином для растопки. Это меня немного утешило – значит, Натали хоть чем-то развлечется. Я понимал, что следовало бы зайти к ней, но что-то в душе моей отчаянно сопротивлялось. Я все яснее видел, что пути наши разошлись. И мне казалось диким, что из-за этой женщины я едва сдуру не застрелился. Она была хороша собой, она примчалась ко мне, словно бы в вознаграждение за мои муки, она готова была добиваться от мужа развода, а я отчетливо видел, что былое должно оставаться былым – и не более того…
Народу в погребке набралось превеликое множество, в том числе и военных. Служба службой, но если есть место, где наливают, служивый проберется туда хоть сквозь замочную скважину. Поэтому я и не очень обеспокоился, когда рядом со мной сел казак в синем чекмене, а другой – напротив. Я продолжал черкать пером по своему плану улиц и погребов. Один лишь он и был освещен огарком.
– Ну, Морозка! – услышал я. – Ну, злодей! Своих не признает!
Я подпрыгнул.
Да, это были Артамон и Сурок, переряженные казаками. И они хохотали так, что я перепугался – человек в здравом уме так реготать не может.
Наконец они объяснили мне положение дел.
Они оборудовали базу на Даленхольме, командовали устройством причалов, размещением палаток и свели дружбу с пехотными и артиллерийскими офицерами, что держали укрепление близ усадьбы Лефиз-оф-Менаров. Когда было получено послание от Бессмертного, родственнички мои уже знали, как можно попасть в Рижскую крепость в кратчайший срок.
По правому берегу реки странствовали казацкие разъезды-бекеты по шесть человек, чтобы поднять тревогу в случае попыток неприятеля форсировать Двину. С этими казаками военное население Даленхольма передавало донесения в Ригу – довольно было переплыть на лодке реку в известное время. Сурок первый сообразил, что у казаков непременно есть поблизости заводные лошади, и вступил в переговоры. Артамон же поделился неприкосновенными запасами из своего походного кофра, то есть хорошей водкой. В итоге им ссудили не только двух низкорослых, но быстроногих коньков, но и чекмени, и шаровары, и шапки, и даже сабли, разве что бороды не одолжили. Более того, Артамон и Сурок запаслись и конвертом с печатями, в котором содержалось донесение. Казаки охотно доверили его морским офицерам, сказав:
– Ну, слава Богу, нам же хлопот меньше.
Обеспокоенные моим призывом родственники дождались закатной поры, по-казацки сунули пистолеты за пояс и пустились в путь. До Риги было около десяти верст – ничтожное расстояние для выносливой казацкой лошадки. Прибыв в крепость, они пренахально проехали через весь город к Цитадели, сбыли с рук донесение, а потом отправились искать погребок на Швимштрассе. Бессмертный в записке своей кратко описал, где меня следует искать, они и отыскали.
Я посоветовал им взять на ужин сладкий и сытный пивной суп, но их души жаждали жирных поджаристых сосисок с капустой, не менее жирной копченой камбалы – правду сказать, просто тающей во рту, – и свиных ребрышек. Все это сразу было подано.
– Нам повезло, – сказал Сурок. – Боялись, тут нам хозяин скажет, что ты в ином месте, назовет адрес – а каково ночью в этом хитросплетении нужную улицу искать?
– Да он вообще и не хотел говорить. Насилу мы сообразили назвать имя Бессмертного. Он всплеснул ручками и, восклицая хвалу герру Бессмертному, сопроводил нас в этот мрачный угол, – добавил Артамон. – Ну, кайся, чего ты еще натворил?
– Но смотри, у нас одна только ночь, чтобы помочь тебе, утром мы должны быть на Даленхольме, – напомнил Сурок. – Так мы и с казаками уговорились, что утром коней вернем. Ну так что стряслось?
– Две беды, братцы… – я подумал и поправился: – Полторы.
– Любопытно!
И я объяснил, что сходить на Песочную улицу за вещами Натали – это полбеды, а вот совершить налет на ювелирово жилище и отнять драгоценности – это уже настоящая полновесная беда. В итоге, полторы.
Веселое настроение моих родственников как корова языком слизнула. Они прекрасно понимали мое положение: взял драгоценностей на немыслимую сумму и не могу их вернуть. Да еще у женщины! Это было по нашему разумению хуже обвинений в убийствах.
– Нет, штурмом брать дом опасно, – сказал Сурок. – В такое время твой Штейнфельд непременно запасся оружием, а, статочно, оружие у него было всегда. Надо его выманить, а как?
– Подослать кого с предложением купить товар? – спросил Артамон. – Так нам же нужно, чтобы он с перепугу сразу выложил драгоценности Натали! Значит, все же придется навестить…
– И переодевшись, чтобы он не догадался… – тут Сурок задумался. – Если вспомнить, что мы уже переодеты…
– За чем же дело стало? – спросил мой буйный дядюшка, в мыслях своих уже сжимающий огромными ручищами ювелирову глотку.
– Да если мы потребуем только эти драгоценности, он сразу поймет, что мы для Морозки стараемся! – объяснил Сурок. – Как бы хуже не вышло!
– Поймет, не поймет… главное, мы отдадим их наконец Натали! – воскликнул Артамон. – А потом семь бед – один ответ!
– За вооруженный налет по головке не погладят, – напомнил Сурок. – Могут и разжаловать. Вот что, нам надо захватить заложника. И потребовать такой выкуп, чтобы он волей-неволей сам додумался этими драгоценностями расплатиться. Или равноценными.