– Я боюсь, – прошептала она. – Олег, я так боюсь… я ничего не могу с собой сделать…
– Милая… – он потрепал ее по щеке. – Не бойся ничего. Мы вместе – и это главное. Сейчас объявят посадку на наш рейс, и все закончится. Через несколько часов мы окажемся далеко отсюда. Все останется позади. У нас прорва денег, ты никогда ни в чем не будешь нуждаться. Пойдем. Милая, поднимайся.
Он видел, что ласковые слова успокоили ее. Она схватилась за его ладонь, как за спасательный круг, он помог ей подняться, и они пошли к своему посадочному выходу. Со стороны казалось – это любящая пара: он бережно поддерживал ее за талию, она опиралась на его руку. Еще полчаса – и они покинут Москву и улетят туда, где их никто не знает и никто не найдет. Пока она не создает ему проблем – пусть живет.
Размышляя таким образом, он налетел на свою спутницу, резко остановившуюся, словно споткнувшись на ровном месте.
– О господи, – прошептала она.
– Что? – он тревожно оглянулся по сторонам.
– Там, у рекламы Chanel, справа… – она быстро отвернулась, спрятав лицо у него на груди. – Там эта… Катрин…
Сердце его замерло. Он проследил за тем, куда показала его подруга и тоже остолбенел. Около рекламного щита Chanel действительно стояла молодая женщина с каштановыми волосами, небрежно собранными в тяжелый узел, с неизменными солнечными очками на идеальном носу. На ней были коричневые кашемировые брюки и короткая, до талии, дубленка, отороченная мехом. Он неторопливо достал из кармана темные очки. Теперь она ни за что его не узнает.
– Бежим, – подруга тянула его за рукав. – Скорее, пока она нас не заметила.
– Подожди, – он стряхнул ее руку. – Мне интересно…
– Боже мой! Если она тебя увидит…
– Так! – он повернулся к ней. – Замолчи немедленно! Я должен понять, куда она летит. Ты представляешь, что будет, если она летит тем же рейсом? Так что заткнись и не мешай!
Его лживые аргументы подействовали безотказно. Она послушно затихла и спряталась за ним, стараясь даже не смотреть в сторону, где стояла та, из-за которой на любимого обрушились все несчастья. Та, которая оболгала его, из-за которой он оказался на грани жизни и смерти.
Тем временем Олег Рыков не сводил хищных глаз с Катрин. В его сердце бушевали и радость от того, что она жива и с ней все в порядке, и вновь проснувшаяся ревность к тому, кого она так преданно любит, и желание, душившее его, словно петля виселицы. А главное – насмешливое презрение к самому себе, что он так и не смог избавиться от тяги к ней. Но тут к Катрин подошел высокий широкоплечий мужчина, и по-хозяйски обнял, даже прижал ее к себе. Она не оттолкнула его, напротив, рука женщины легла ему на пояс, а точнее – на пряжку ремня. В ее жесте было что-то невероятно интимное – и он с изумлением узнал в обнимающем Катрин мужчине своего друга Сергея Булгакова. Того, кто чуть не убил его несколько месяцев назад. Вот, значит, как – они вместе! Более того – на правом безымянном пальце Сержа блеснуло тонкое кольцо. Рук Катрин он не видел, но вряд ли Булгаков будет носить обручальное кольцо от первого брака – кольцо Алены. Значит, они женаты.
Значит, его догадка на той даче в Репино, где он держал Катрин пленницей, оказалась верна. Неужели Катрин сказала ему правду, и она больше не любит эту скотину – Орлова! Ну, то, что она нравилась Булгакову – для него никогда не являлось секретом, впрочем, как ни для кого. Тот никогда особо сей факт и не скрывал – в отличие от самого Олега. Но насколько чувство Булгакова к ней оказалась всепоглощающим и всепрощающим, что Серж женился на Катрин после того, что он, Олег Рыков, с ней сделал! Хотя, если вспомнить, с какой ожесточенной яростью Серж сражался с ним и был готов его убить, и почти убил – да, несомненно, он страстно влюблен в эту женщину. Интересно, она и не пыталась вернуться к Орлову? Или он просто ее не принял? Ну, до Орлова он еще доберется, а вот что теперь делать с Катрин? Он не может так все оставить…
– Олег, прошу тебя, – скулеж за его спиной становился невыносимым. Ему стоило больших усилий сдерживаться.
Но вот Катрин и Серж оторвались друг от друга, чтобы прислушаться к голосу диктора. Заканчивалась посадка на лондонский рейс. Они снова вцепились друг в друга и побежали. Значит – Лондон? Ну, что же… пока им не по пути. Пока…
12 февраля 2012 года, Париж, Левый берег
Антуан Гийом вступил в темный зал, затаив дыхание, и в который раз с восхищением обвел взглядом изысканно подсвеченные гобелены в красных тонах, отливающие золотом и перламутром. Каждый раз, он, парфюмер из Граса, приезжая в Париж, шел в этот зал, словно на свидание с Прекрасной дамой и ее чудным единорогом. Пять из шести шпалер [14] – аллегории пяти чувств – слуха, осязания, зрения, вкуса и, самого важного для мэтра Антуана – обоняния, хотя любой парфюмер знает, что для создания совершенного аромата необходимо включать все чувства – одного обоняния мало. Тонкая и изящная, богато одетая дама, идеальная красавица Ренессанса, как нельзя более точно олицетворяла идею, которую он старался донести в каждом из создаваемых им ароматов. Изысканная причудливость, скрытая женственность, не шокирующая глаз сексуальность. Гобелены дарили ему вдохновение, и этого вдохновения хватало на год, а через год он вновь возвращался в Клюни [15] .
Но в этот раз его внимание особенно притягивала шестая шпалера, для которой у каждого находилось свое толкование… Мэтр Антуан видел в ней Любовь, как единение всех пяти чувств. «A mon seul désir» – «По моему единственному желанию». Что, как не любовь, составляет единственное желание любого живущего на земле? Деньги, власть, карьера – все меркнет перед ее всепобеждающей силой. Дабы лучше изучить шестую шпалеру, Гийом уселся на скамью, и погрузился в созерцание. Прелестная дама, ее служанка, маленький единорог и наивный средневековый бестиарий [16] … Мэтр Антуан как зачарованный пожирал глазами гобелен, жадно вбирая в себя его утонченность и сияние.
«Опять эта невыносимая Coco Mademoiselle”, – с внезапным раздражением Гийом отвлекся от багряно-золотистой шпалеры. Он скосил глаза – рядом на скамейку опустилась молодая дама в белом пальто. «И что они все находят в этом бездарном парфюме, – с досадой подумал он, – что заставляет такую милую девушку звучать такими вульгарными пачулями…» Мэтр Антуан прикрыл нос кашне и вновь попытался сосредоточиться на шпалере. Но удовольствие оказалось подпорчено. Он пытался отвлечься от назойливого запаха, но тщетно. Он уже был готов встать и пойти проветриться, как другой аромат, мощный, мужественный и смолистый, проник в его искушенный нос. «Это уже лучше, – пробормотал мэтр Антуан. – Гораздо лучше. Если не ошибаюсь – Caron Yatagan. Хорош, хорош… На нем – излишне маскулинный… Но все равно – хорош».