Костиков поведал нам, что беседовал с самой Ириной Александровной Дроздковой, заведующей сектором пропаганды Киевского райкома партии:
— Она женщина твердая, но я ее убедил. Так что, ребята, можете меня благодарить.
Когда он ушел, я взял телефонную трубку и попросил ребят взять параллельные трубки.
— Это Киевский раком партии? Соедините меня с товарищем Дроздковой.
В трубке строгий голос:
— Дроздкова, слушаю вас.
— Ты что же, Ир, МИД обижаешь, е… твою мать.
В трубке молчание, потом веселый голос:
— Олег! Привет. Куда ты пропал?
И тоже ненормативная лексика.
Дальше разговоры: как тот, как этот. С Ириной мы работали в райкоме комсомола.
Зашел разговор о подписке. О Костикове.
— Этот ваш мудак моченый был у меня сегодня. Сколько тебе нужно номеров?
Особенно моим сослуживцам понравился «моченый мудак». Костиков был высокомерен, и его не любили.
204. Сдаю португальский язык своей бывшей подчиненной
В МИДе можно было получить надбавку к зарплате за знание иностранного языка, по 5 процентов за каждый язык, но не более 10 процентов. Я сдавал французский и итальянский. Если с итальянским языком проблем никогда не было, то французский сдать было трудно, особенно письменный французский. Кафедра состояла из враждующих кланов. Для выработки «типового» текста перевода приглашался француз. Всякое отклонение от предложенного им текста считалось ошибкой. Да и с устным были проблемы. Дамы, принимавшие экзамен, давно потеряли связь с живым языком. Всем был известен парадоксальный случай. Невероятно, но факт: парень, чекист, пять лет проработавший нелегалом во Франции, получил за устный «тройку».
После приезда из Африки я явился на кафедру иностранных языков. Быстро сдал итальянский. Оставался французский. И тут я встретил Марину Стельмах, когда-то работавшую у меня в комсомольской школе переводчицей с португальского языка. Теперь она преподавала язык в МИДе. Мне пришла в голову идея:
— Марина, прими у меня экзамен по португальскому.
— Никаких проблем.
— Языка я почти не знаю. Но мне нужна «тройка».
И опять «никаких проблем».
Через день я явился на экзамен. Но Марины не оказалось.
— Она очень занята, — объяснила мне девица в очках, — но сказала, что нужно принять у вас экзамен.
Я написал перевод. Ответил на вопросы. Чувствую, девица мнется, смущается. Потом извинилась и ушла. Отсутствовала долго. Вернулась веселая и поставила мне «четверку».
Вечером мне позвонила Марина. Смеется:
— Я действительно не смогла прийти: должна была присутствовать на совещании, но наказала Лене поставить тебе «тройку». Вдруг меня отзывают с совещания: Лена хочет со мной поговорить.
— В чем дело?
— Я решительно отказываюсь ставить «тройку».
Я начинаю объяснять, что к чему. Вдруг она говорит:
— Может быть, у тебя к нему какие-то личные претензии, но ставить «тройку» человеку, который знает на твердую «четверку», я не имею права.
— Миленькая ты моя, — говорю, — ставь «четверку». Ставь.
Через год всю французскую кафедру разогнали, и возглавил ее мой хороший знакомый Саша Платов. Когда-то, несмотря на возражение отдела кадров, я его принял на работу в комсомольскую школу. Это был прекрасный переводчик. Переводил автоматически. Он мог во время перевода решать кроссворды, а после перевода лекции не вспомнить, о чем шла речь.
205. Дело в шляпе
Придя в МИД, я решил поменять кепку на шляпу. Мы с Ларисой пришли в ГУМ, и я начал примерять шляпы. Примерял долго, все не нравились.
— В шляпе ты похож на американского гангстера, — качала головой Лариса.
Наконец молоденькая продавщица не выдержала:
— Может быть, померите кепку.
Но шляпу я тем не менее купил и в МИДе ходил в шляпе.
Прошло лет десять. Однажды я потерял шляпу и пришел на работу в кепке. Это вызвало веселый восторг сотрудников.
— Сними немедленно, — распорядился Володя Гневашев. — В кепке ты похож на одесского бандита.
206. Тети и дяди
Как-то, когда я учился в Военной академии, мы с однокурсниками зашли в фойе гостиницы «Москва». Там стояла модно одетая дама, по всему, актриса или балерина. К удивлению ребят, я подошел к ней:
— Здравствуйте, тетя Зина.
Она обрадовалась:
— Олежка! Здравствуй. Как мама?
Она когда-то танцевала вместе с моей матерью и помнила меня еще ребенком. Мы поговорили несколько минут.
— Я завтра маме позвоню, — сказала она на прощание.
— До свиданья, тетя Зина.
Ребята смотрели на меня с уважением. С такой дамой — и «тетя Зина»!
* * *
Прошло очень много лет.
Я руководил направлением в Первом европейском отделе. Спустился в вестибюль министерства. Там стояли ребята из моего отдела и их жены. Увидев меня, одна подскочила ко мне:
— Здравствуйте, дядя Олег.
Это была дочь моего приятеля.
— Оленька! Здравствуй. Как папа?
Мы когда-то работали вместе с ее отцом. Я помнил ее еще ребенком. Мы поговорили несколько минут.
— Я завтра папе позвоню, — сказал я на прощание.
— До свидания, дядя Олег.
Ребята смотрели на нее с уважением. С начальником — и «дядя Олег»!
207. Дипломаты и история русского романса
Обсуждали последний субботний «Огонек». Саша Рылов сказал, что народному артисту М., певшему романс «Снился мне сад», снился не сад, а киевская котлета. С ним согласились. Я поведал, что текст романса написала дочка одесского мирового судьи Лиза Дитерихс, будучи еще очень молодой девушкой. В 1917 году она уехала из России, и ее следы потерялись.
Вспомнили романс «Я встретил вас», а заодно и графиню Амалию Лерхенфельд, в которую влюбился юный секретарь русского посольства Федя Тютчев: встретив ее, 67-летнюю, он написал текст этого романса.
Юра Баранов, всегда осторожно критиковавший власть, горестно заметил: «В наши дни секретаря посольства, имевшего связь с иностранкой, выгнали бы из МИДа, и русская поэзия лишилась бы великих строчек». Циничный Володя Гневашев подошел к стихотворению Федора Ивановича Тютчева с другой стороны: «Это тогда секретарь посольства имел возможность соблазнять графинь. При нынешней зарплате мы можем рассчитывать только на проституток, и то, если они придерживаются левых взглядов и в силу политических убеждений снижают цену для советских дипломатов».