Стрельба к этому времени уже стала до крайности ожесточенной. Вскоре у противоположной, левой части города, вспыхнуло пламя. Весь тот квартал Колывани был охвачен пожаром.
Михаил стремительно шел, почти бежал по степи, стараясь найти укрытие под какими-нибудь деревьями, благо они встречались то здесь, то там. И тут справа появился отряд всадников. Стало очевидно, что продолжать бежать в этом направлении невозможно. Всадники во весь опор неслись к городу, и у него почти не было надежды избежать встречи с ними. Но вдруг на глаза ему попалась рощица – несколько тесно растущихдеревьев и под ними одинокий дом, до которого он мог добежать прежде, чем его заметят.
Добежать, спрятаться там, попросить, а если надо, то и без спросу взять какой-нибудь еды для подкрепления сил, ведь он изнурен усталостью и голодом! У Михаила не было другого выхода. Он кинулся к этому дому, до него было с полверсты, вряд ли больше. Приблизившись, он понял, что перед ним телеграфная контора. Оттуда тянулись три провода, один на запад, другой на восток, третий к Кдлывани.
Учитывая положение вещей, контора, скорее всего, покинута, но в конце концов так или сяк, там все же можно было спрятаться и, если потребуется, дождаться ночи, чтобы впотьмах продолжить путь по степи, где шныряют ханские лазутчики.
Не медля ни секунды, Михаил Строгов подбежал к двери дома и с силой толкнул ее.
В зале, где происходят прием и отсылка телеграфных сообщений, находился всего один человек. Это был телеграфист, спокойный, флегматичный, равнодушный ко всему, что происходило вне этих стен. Верный своим служебным обязанностям, он сидел на положенном месте у окошечка, ожидая посетителей, которым могут потребоваться его услуги.
Михаил бросился к нему, срывающимся от усталости голосом насилу выговорил:
– Что происходит? Вам что-нибудь известно?
– Ничего, – телеграфист, улыбаясь, пожал плечами.
– Это русские с татарами там дерутся?
– Говорят, вроде так.
– Но кто берет верх?
– Понятия не имею.
Столько благодушия в такой кошмарной обстановке, эта невозмутимость, если не безразличие – трудно было поверить, что подобное возможно.
– А линия не оборвана? – спросил Михаил Строгов.
– Между Колыванью и Красноярском оборвана, но связь с европейской Россией еще работает.
– Правительственная?
– Если в ней возникает надобность, то да. И частная работает, если платят. Десять копеек за слово. Так что вам угодно, сударь?
Строгов собрался было объяснить чудаковатому телеграфисту, что никакой депеши он отправлять не собирается, ему бы кусок хлеба да глоток воды, но в этот момент дверь резко распахнулась.
Подумав, что сюда ворвались его преследователи, Михаил чуть в окно не сиганул, но вошли всего два человека, как нельзя более непохожие на ханских воинов.
Один из нихдержал в руке депешу, писаную карандашом. Обогнав своего спутника, он первым ринулся к окошечку бесстрастного телеграфиста.
В этих двоих Строгов с изумлением, которого трудно не понять, узнал тех, о ком давно не вспоминал, не думал когда-либо увидеть их снова. То были корреспонденты Гарри Блаунт и Альсид Жоливе, ныне уже не только попутчики, но и соперники, враги, ведь теперь каждый охотился за новостями на театре военных действий.
Они покинули Ишим всего через несколько часов после отъезда Михаила, ехали той же дорогой и если опередили его, то лишь потому, что он потерял трое суток, когда отлеживался в мужицкой избе на берегу Иртыша.
Теперь они стали свидетелями битвы русских с шахскими войсками на подступах к Кдлывани, а когда бой завязался уже и на улицах города, помчались в телеграфную контору, каждый хотел оспорить у другого первенство, раньше него отправить в Европу свою депешу, повествующую о последних событиях.
Строгов отступил в темный угол, откуда мог, оставаясь незамеченным, все видеть и слышать. Теперь-то он наверняка узнает столь важные для него новости и поймет, надо ли ему заходить в Кдлывань или нет.
Гарри Блаунт, как более собранный из двоих, захватил окошечко первым и протянул телеграфисту свою депешу, между тем как Альсид Жоливе, против своего обыкновения оставшись не удел, нетерпеливо топтался у него за спиной.
– Десять копеек за слово, – объявил телеграфист.
Гарри Блаунт выложил на столик пачку рублевых купюр, на которую его собрат покосился с некоторым удивлением.
– Хорошо, – сказал телеграфист.
И с величайшим, просто невиданным спокойствием начал передавать депешу следующего содержания:
«Лондон, «Дейли телеграф», из Кдлывани Омской губернии в Сибири, 6 августа. Стычка русских и ханских войск…»
Поскольку это читалось вслух, Михаил Строгов прослушал все, что английский корреспондент передавал своей газете.
«Русские части отступили с большими потерями, ханские войска в тот же день овладели Кдлыванью…» – этой фразой заканчивалась депеша.
– Теперь моя очередь! – воскликнул Альсид Жоливе, спеша отправить свою депешу, адресованную его кузине из Монмартрского предместья.
Но английскому газетчику это совсем не улыбалось, он не собирался уступать окошечко, предпочитая располагать им постоянно, чтобы передавать новости по мере их поступления. Поэтому он не сдвинулся с места.
– Но вы же закончили!
– Нет, не закончил, – просто отвечал Гарри Блаунт.
И он продолжал строчить слово за словом, передавая затем написанное телеграфисту, который спокойный голосом читал:
«В начале сотворил Бог небо и землю…»
Это были стихи из Библии, Гарри Блаунт передавал их по телеграфу, только бы выиграть время, не уступить место своему сопернику. Может быть, его газете это обойдется в несколько тысяч рублей, зато эта газета первой получит информацию о событиях. А Франция подождет!
Можно понять бешенство Альсида Жоливе, хотя при других обстоятельствах он признал бы это удачной военной хитростью. Но сейчас он даже попытался заставить телеграфиста принять его депешу раньше, чем писанину его собрата.
– Господин в своем праве, – спокойно осадил его телеграфист, указывая на Гарри Блаунта и одаряя его любезной улыбкой.
И продолжал исправно передавать «Дейли телеграф» первые стихи священной книги.
Пока он работал, Гарри Блаунт невозмутимо подошел к окну и, приставив к глазам бинокль, наблюдал за тем, что творилось в окрестностях Кдлывани, намереваясь дополнить свои сообщения.
Несколько мгновений спустя он снова занял свое место у окошка и добавил к своей телеграмме следующее:
«Две церкви охвачены огнем. Похоже, огонь распространяется вправо. Земля же безвидна и пуста, и тьма над бездною…»
Альсида Жоливе охватило простое и свирепое желание придушить достопочтенного корреспондента «Дейли телеграф».