Михаил так и не проронил ни слова. Не Надя вела его за руку, а он всю эту ночь поддерживал свою спутницу, но только благодаря ее руке, что указывала ему верное направление хотя бы одним чуть уловимым трепетом пальцев, он смог идти своим обычным скорым шагом.
Семиловское, оставленное жителями, было почти совсем безлюдно. Боясь ханских полчищ, люди бежали отсюда в расчете найти убежище в окрестностях Енисейска. Лишь в двух-трех домах еще кто-то ютился. Все, что было в поселке полезного или ценного, беженцы вывезли на тележках.
Тем не менее Наде было необходимо остановиться здесь на несколько часов. Им обоим требовались еда и отдых. Девушка повела своего спутника на окраину поселка. Там они нашли пустой дом, дверь которого была открыта. Они вошли. Посреди комнаты, возле высокой печи, характерной для сибирских жилищ, стояла обшарпанная деревянная скамья. Они сели на нее.
Тогда Надя всмотрелась в лицо своего ослепшего спутника так пристально, словно никогда прежде его не видела. В ее взгляде было нечто большее, чем благодарность и чем сострадание. Если бы Михаил мог увидеть ее, он прочел бы в этих прекрасных горестных глазах бесконечную нежность и преданность.
Веки слепого, покрасневшие, обожженные, приоткрылись, и стало видно, что его глаза абсолютно сухи. Склера слегка сморщилась и как бы обтрепалась по краям, зрачок необычайно расширился, радужная оболочка, по-прежнему голубая, казалось, стала темнее, чем раньше, брови и ресницы частично обгорели, но взгляд молодого человека, такой ясный и проницательный, совсем не изменился, по крайней мере с виду. Однако он больше ничего не видел, слепота была полной, потому что жар раскаленной стали убил чувствительность сетчатки и глазной нерв.
В это мгновение Михаил Строгов, протянув руки в пустоту, спросил:
– Ты здесь, Надя?
– Да, – отвечала девушка, – я рядом. Я больше не покину тебя, Миша.
Услышав из ее уст свое имя, которого Надя никогда прежде не произносила, Михаил вздрогнул. Он понял, что его спутница знает, кто он, какие узы связывают его с Марфой. Ей все известно!
– Надя, – снова заговорил он, – мы должны расстаться.
– Расстаться? Но почему, Миша?
– Я не хочу стать препятствием на твоем пути! Твой отец ждет тебя в Иркутске! Ты должна спешить к отцу!
– Мой отец проклянет меня, Миша, если я тебя покину после всего, что ты для меня сделал!
– Надя, Надя! – пробормотал Строгов, хватая и сжимая руку, которой она накрыла его ладонь. – Ты не должна думать ни о ком, кроме своего отца!
– Михаил, – возразила Надя, – я тебе нужнее, чем моему отцу! Или ты считаешь, что должен отказаться от мысли об Иркутске?
– Никогда! – вскричал Строгов так порывисто, что стало ясно: вся энергия его духа осталась при нем.
– Однако у тебя больше нет того письма!..
– Потому что его украл Иван Огаров! Что ж, я сумею обойтись без письма, Надя! Они обошлись со мной, как со шпионом, так я и буду действовать, как шпион! Отправлюсь в Иркутск и расскажу обо всем, что видел, что слышал. Богом живым клянусь! Придет день, и мы с этим предателем еще сойдемся лицом к лицу! Но мне надо успеть в Иркутск раньше него.
– И ты еще говоришь, что нам надо расстаться, Михаил?
– Надя, эти скоты у меня все отобрали!
– Зато у меня остались мои глаза и несколько рублей в придачу! Я смогу видеть за двоих и привести тебя туда, куда ты не дойдешь один!
– И как мы туда доберемся?
– Пешком.
– А как прокормимся в пути?
– Будем побираться.
– Так пойдем же, Надя!
– Пойдем, Миша.
Молодые люди больше не называли себя братом и сестрой. В своей общей беде они почувствовали, что связаны друг с другом еще теснее. Дав себе всего час передышки, они вышли из дома. Надя, побродив по улицам поселка, раздобыла несколько ломтей так называемого «черного» хлеба (особый сорт, его пекут из ржи) и немного напитка, который у русских называется «мед», приготовляемого действительно из меда, но разбавленного водой. Ей это ни копейки не стоило, так как она впервые выступила в роли нищенки. Хлеб и мед худо-бедно позволили Михаилу Строгову утолить свой голод и жажду. Надя приберегла для него львиную долю этой скудной еды. Он поедал хлеб кусок за куском, а она ему их подавала. И пил из дорожной фляги, которую она подносила к его губам.
– Ты ешь, Надя? – несколько раз спрашивал он.
– Да, Миша, – неизменно отвечала девушка, а сама ограничилась тем немногим, что не доел ее спутник.
Покинув Семиловское, Михаил и Надя вышли на иркутский тракт и снова пустились в свой трудный путь. Девушка что было сил превозмогала усталость. Если бы Михаил Строгов видел ее, он, может быть, не отважился бы идти дальше. Но Надя не жаловалась, и он, не слыша от нее даже ни одного жалобного вздоха, шагал и шагал, не в силах обуздать свое нетерпение. Но почему? Разве мог он все еще надеяться опередить наступающих врагов? Он шел пешком, без денег, он был слеп, и если бы не Надя, его единственный проводник, ему оставалось бы только улечься на обочине дороги и самым жалким образом умереть! Но в конце концов, если благодаря своей исключительной силе воли он доберется до Красноярска, тогда, может случиться, еще не все потеряно, ведь губернатор, приема у которого он добьется, без колебаний предоставит ему средства, чтобы попасть в Иркутск.
Итак, Михаил Строгов шагал, погруженный в свои мысли, и все больше молчал. Он держал Надю за руку. Между ними возник непрестанный молчаливый контакт. Им казалось, что они уже могут обмениваться мыслями, более не нуждаясь в словах. Но время от времени Михаил Строгов все же просил:
– Надя, поговори со мной.
– Зачем, Миша? Мы же думаем вместе! – отвечала девушка, стараясь не дать ему догадаться по голосу, как она измучена.
Но иногда ее сердце на миг словно замирало, ноги подкашивались, шаг замедлялся, рука, сплетенная с его рукой, вытягивалась, она отставала. Тогда Михаил останавливался, его глаза обращались к ней, как будто он пытался разглядеть ее сквозь мрак, который носил в себе. Его грудь вздымалась, потом он крепче подхватывал свою спутницу под локоть, стараясь поддержать, и снова устремлялся вперед.
Однако среди всех этих беспросветных тягот в тот день их ожидал счастливый случай, который был призван избавить обоих от мук усталости.
Прошло около двух часов с того момента, как они вышли из Семиловского, когда Михаил вдруг остановился и спросил:
– На дороге никого не видно?
– Она абсолютно пуста, – отвечала Надя.
– Разве ты не слышишь позади нас на тракте какой-то шум?
– Да, правда.
– Если это шахские солдаты, нам надо спрятаться. Смотри в оба.
– Подожди, Михаил! – отвечала Надя и отошла на несколько шагов, где дорога поворачивала направо.