– Матрос, сынок! – сказал мне взволнованный Пьер. – Это ты! С тобой ничего не случилось, не правда ли?
– Я разбит, но не на кусочки.
– А малыш? Где Виктор? – встревоженно поинтересовался мой друг.
– Кооо!.. Мооо!.. Хооо!.. Хэээ!..
Ай-ай-ай! Этот клич я отлично знал и полагаю, что и Вы его тоже помните. Это условный сигнал к сбору, используемый австралийцами-дикарями. Мы снова оказались в самом сердце страны любителей человечины. Действительно, странная какая-то у меня судьба, я Вам это уже говорил, все время меня заносит к людоедам. Нет на земле такой кухни, обустроенной на свежем воздухе, где человек готовит себе подобного, и чтобы я не оказался в двух шагах от котла. В конце концов, это становится однообразным – я требую смены декораций!
Мы не имели никакой возможности оказать дикарям достойное сопротивление, ведь все наше оружие вслед за провизией отправилось на дно морское. Но, с другой стороны, не должны же мы были подставить шеи, как бараны на бойне? Никогда в жизни! Следовало уносить ноги, причем поживее. А для этого необходимо вспомнить принципы французского бокса и успешно применить их на практике, чередуя сильные пинки ногами с крепкими ударами кулаков. Тем более, что во время драки мы сможем подобрать заурядную дубину или примитивный каменный топор.
К счастью, именно в этот миг из кучи водорослей выбрался наш маленький китаец, столь же невредимый, как и мы сами, и готовый ретироваться в любую секунду. Крики приближались; по правде говоря, кричащих людей было не слишком много, но вопили они столь неистово и громко, что не уступали лучшим мировым виртуозам вокала. Местность, на которой мы находились, была слишком открытой и совсем не подходила для обороны. Поэтому мы решили отступить к огромному голубому эвкалипту, чей могучий ствол помешал бы врагам окружить нас. Сказано – сделано. Раз и два! И вот мы уже стоим спиной к дереву. Самое время. Подоспели австралийцы, первая атакующая группа состояла приблизительно из дюжины индивидов. Они нас заметили. Мы собирались предвосхитить нападение и наброситься на них, когда – о чудо! – один из туземцев, наиболее высокий мужчина, движущийся во главе отряда, увидев нас, остановился, положил на землю копья и бумеранг, простер руки и начал петь.
Подозревая какой-то подвох, мы по-прежнему намеревались обороняться. Совершенно ненужная мера предосторожности. Товарищи туземца также побросали все свое оружие, тоже протянули к нам руки и пошли рядом с чернокожим верзилой, распевая песни и подпрыгивая.
Как Вы понимаете, мы были настолько же изумлены, насколько счастливы. Но мое изумление достигло апогея, когда я разобрал те три слога, что бесконечно повторяли туземцы, те три слога, что они произносили с искренним благоговением:
– Ба-ба-тон!.. О!.. О!.. Ба-ба-тон!.. А!.. А!.. Табу!.. Табу!..
При слове “табу” аборигены пали перед нами ниц, словно перед идолами, и больше не осмелились подняться. Теперь они передвигались лишь на коленях. Пьер изо всей силы ущипнул себя за руку, дабы удостовериться, что это не сон. Что касается меня, то я из последних сил сдерживал неистовый смех, который мог бы подорвать мой “божественный авторитет”. Вождь чернокожих уже оказался у моих ног. Внезапно он вскочил, сжал меня в объятиях и принялся яростно тереться своим носом о мой нос, затем он вновь меня обнял, снова принялся тереться носом, чуть не сдирая мою многострадальную кожу. Полузадушенные Пьер и Виктор, которых чествовали с тем же жаром, ничего не понимая, принимали участие в этом странном ритуале австралийской вежливости.
Снова послышались крики, среди которых можно было явственно различить слова “Ба-ба-тон… Табу”. Внезапно меня осенило, и смех, который до сих пор удавалось сдерживать, с неистовой силой вырвался из моей груди. Право слово, с Вами случилось бы то же самое, если бы Вы узрели их татуировки. Подобное мастерство делает честь туземным художникам. Я опишу вам “наряд” вождя. Черные, словно эбеновое дерево, ноги “обуты” в нарисованные кожаные сапоги. На бедрах намотана тряпка темно-синего цвета, которая уложена таким образом, что напоминает брюки, заправленные в сапоги. Спина, грудь, поясница и руки прячутся под густым слоем краски того же оттенка. Это – мундир, на котором самым тщательном образом изображены белые пуговицы, отделочный кант, и даже лента Почетного легиона сияет алой каплей на левой груди. Черная полоса на боку напоминает портупею, а причудливый узор из желтых линий должен изображать эфес кавалерийской сабли. Что касается лица, то это настоящее чудо: светлые усы с лихо закрученными кончиками, тянувшимися аж до самых глаз, и бородка, нарисованная на подбородке, призваны завершить хорошо знакомый портрет, так же, как и нос, кончик которого тонирован красным. Именно этим цветом отливает Ваш внушительный нос, дружище, не в обиду Вам будет сказано. Короче, именно так выглядит эта великолепная татуировка, и получается, что австралийские дикари, оставаясь голыми, словно дождевые черви, наряжены в форму колониальной жандармерии Франции, то есть в Вашу форму, дорогой Барбантон!
“Ба-ба-тон… Табу!” – это Вы! Святой Барбантон, Барбантон Могущественный, Барбантон Преподобный!
Все прояснилось, я наконец-то все понял. Уже во второй раз судьба забросила меня на австралийский берег, недалеко от того места, где меня должны были зарезать вместе с месье Андре, доктором Ламперрьером и матросом Бернаром. И именно тогда Вы, потерпевший кораблекрушение, как и мы сами, явились на помощь, словно Бог-Спаситель. Я и сейчас вижу, как Вы ударом сапога раскидываете уголья, на которых нас должны были поджарить, достаете свою саблю и составляете протокол на все племя каннибалов. Затем вы в одиночку бросаетесь на это сборище дикарей, рассеиваете его, падаете на землю, зацепившись за корень, а когда поднимаетесь, то становитесь “табу”. [65] Как позднее Вы рассказали восхищенной аудитории, Вы стали, если так можно выразиться, добрым божеством у этих наивных детей природы. А мы отныне оказались под защитой Вашего всемогущества и потому могли пользоваться правом “табу”. Справедливо, что божеством туземцев стали именно Вы, так как никто другой не обладает столь представительным лицом, плюс к этому оттененным блистательной формой. Короче, мы, все прочие оборванцы, были бы безжалостно съедены без Вашего вмешательства.
Островитяне до такой степени верны воспоминаниям о Вас, что после нашего отплытия в Кардуэл Вы заняли одно из почетнейших мест в австралийском “календаре святых”. Вожди племен примерили на себя вашу личину, а Ваша форма намертво “отпечаталась” на их коже, так же как Ваше имя в их памяти. Вы стали незабываемым внутри и несмываемым снаружи. Строго между нами, я думаю, что через несколько столетий Ваша канонизация поставит в тупик тех редких и трудолюбивых исследователей, что попытаются докопаться до истоков данного культа.
Но неважно, в общем это был наш шанс, даже после трехлетней отлучки Ваше “табу” работало так же хорошо, как и в первые его дни. И теперь австралийцы, обитающие в данном регионе, вместо того чтобы поедать людей, потерпевших кораблекрушение, оказывают им самый теплый и радушный прием. И не сомневайтесь: единственная тому причина – Ваше благотворное влияние. Что я могу еще Вам сказать? Итак, эти славные дикари снабдили нас всевозможными необходимыми вещами и устроили в нашу честь не один праздник. Они приносили жертвы в Вашу честь, а мы принимали участие в этих церемониях, распевая во все горло “Барбантон-Табу”. Эта песня стала их национальным гимном, эдаким “God save the Queen” племени н’гоа-ток-ка – именно так зовутся Ваши обожатели. Благодаря любезной помощи туземцев мы смогли добраться до острова, на котором пребываем и по сей день, но с которого надеемся рано или поздно выбраться. Дело в том, что наше новое пристанище находится на пути от Австралии к северу, и суда, преодолевающие Торресов пролив, непременно заходят сюда. Остров называется Буби-Айленд. Мы на нем словно сыр в масле катаемся, хотя здесь нет ни единого жителя, а может быть, именно по этой причине мы так прекрасно себя и чувствуем. Но несмотря на отсутствие людей британское адмиралтейство разместило на острове запас продовольствия для потерпевших кораблекрушение всех стран и народов, а также почтовый ящик. Высоченный столб, на котором развевается английский флаг, виден издалека и привлекает внимание мореплавателей к этому коралловому клочку суши, что спасло жизнь многим несчастным. У подножия столба красуется бочка, накрытая просмоленным кожухом, на котором крупными буквами написано: “Postal-Office”. Эта бочка и есть ящик для писем. В ней также лежат бумага, перья, чернила, книги и конверты. Тут же можно обнаружить чай, соль, сахар, сигары, огниво и табак. Совсем рядом находится просторный грот, под завязку забитый всякой всячиной: сухарями, ветчиной и солониной, вяленой рыбой, топленым салом, ромом и пресной водой. На видном месте лежит толстая книга записей, озаглавленная следующим образом: “Реестр Убежища потерпевших кораблекрушение”. В ней на первой странице на многих языках написано: “Просьба к морякам всех национальностей записывать всю новую информацию, относящуюся к изменению рельефа дна Торресова пролива. Капитанов судов просим пополнять продовольственные ресурсы Убежища потерпевших кораблекрушение”.