Book.

– Да что случилось, в конце концов?

– Ах, треска вяленая! Сразу видно, что ты никогда не ставил паруса на старинном трехпалубном судне и никогда не всматривался в горизонт до рези в глазах, сидя в вороньем гнезде, без этого…

– Что происходит?

– Эх! Ты можешь хотя бы различить за две мили тот парус, который появился вон там, за рифом?

– Парус!..Ты видишь парус?

– Черт побери! Я не из «Салона Флоры», чтобы вот так ошибиться и поднять шум ни с того ни с сего. Нужна действительно серьезная причина, чтобы вывести меня из равновесия. Взгляни, теперь ты и сам должен его видеть.

– Да… Правда, – согласился молодой человек, на подвижном лице которого читалось неподдельное волнение.

– Следовательно, в добрый час… Бог нам в помощь! Через пять минут появится и корма. Надо же! Это шхуна. Готов держать пари, что голландская, это один из тех торговых кораблей, которые бороздят соленые воды, кораблей с круглым пузом, как и у любителей пива, плавающих на них.

Судно, подгоняемое бризом и морским течением, двигалось с завидной быстротой, ловко огибая зубцы коралловых рифов. Команда подняла флаг. Пьер ле Галль не ошибся. Цвета голландцев: синий, белый и красный, как и у французов, но полосы расположены горизонтально и красный – в самом верху.

– Все идет отлично, – вновь заговорил Пьер. – Я буду рад оказаться на борту голландской шхуны. Голландцы – прекрасные моряки, смелые матросы, мы сможем с ними договориться.

Шхуна легла в дрейф в двух кабельтовых от берега, лодка проворно скользнула по шлюпбалке, и четыре гребца, усиленно работая веслами, повели ее к острову Буби. Лодка еще не причалила, а капитан уже начал что-то кричать трем потерпевшим кораблекрушение на неизвестном наречии.

– Было бы еще неплохо, если бы мы могли понимать его чертов язык… Однако надо попытаться договориться. Мы – французы, среди вас есть кто-нибудь, кто говорит на нашем родном языке?

– Месье, я говорю, – ответил капитан-полиглот. – Я думаю, что все, чего вы хотите, это выбраться отсюда.

– Надо думать! – хором ответили Пьер и Фрике.

– Хорошо! Грузитесь! Через несколько минут начнется отлив, и мы не должны терять ни секунды. [67]

Наши трое друзей не заставили капитана дважды повторять это потрясающее приглашение. Они явились в «Убежище для потерпевших кораблекрушение» совсем налегке, и потому на сборы не ушло много времени. Закинув за спину немногочисленные пожитки, спасенные сели в лодку.

Несколько минут спустя они подплыли к шхуне, ловко поднялись на судно, держась за фалрепы, с уверенностью людей, привыкших к подобным упражнениям, и наконец ступили на палубу, где их сердечно встретили голландские матросы. Истинные моряки, которые каждый день подвергаются опасности стать жертвами кораблекрушений, всегда с радостью помогают пострадавшим от гнева Океана.

Капитан тут же приказал брасопить паруса, даже не вспомнив о находящемся на острове «Postal-Office». Эта странность не ускользнула от Фрике, настолько поведение командующего шхуной расходилось с инструкциями, занесенными в «Реестр Убежища потерпевших кораблекрушение» и принятыми международными соглашениями.

Когда маневры были закончены, капитан пригласил пассажиров в свою каюту и, естественно, принялся спрашивать, каким образом французы оказались на Буби-Айленде. Фрике коротко рассказал голландцу о тех приключениях, что им пришлось пережить. Он осмотрительно упустил из рассказа эпизод с махинациями американского капитана, поведал о кораблекрушении, о путешествии с острова Вудларк к Новой Гвинее и закончил описанием встречи с австралийскими туземцами.

Капитан, круглый, словно бочка, громила, с гладкими волосами, с опаленным солнцем лицом, на котором застыло хитроватое выражение, свойственное всем нижне-нормандским барышникам, не смог скрыть, невзирая на все свое голландское хладнокровие, удивление, услышав рассказ о столь поразительных подвигах.

После этого он добавил с сердечностью истинного моряка:

– Я вдвойне благодарен случаю, который привел меня к острову Буби-Айленд. Я подошел к нему лишь для того, чтобы спрямить путь, и тут-то впередсмотрящий вас и заметил. Не случись этого, вы бы до конца марта ждали парусник, плывущий из Батавии в Сидней. А так как пункт вашего назначения – Суматра, то вы бы потеряли еще около трех месяцев и долго не увидели бы друзей. Я иду не непосредственно на Яву, но надеюсь, через шесть недель буду проплывать мимо острова, сразу после того как избавлюсь от части груза, а то трюм переполнен. А до той поры чувствуйте себя на борту моего корабля как дома. Вы можете трудиться вместе с нами, а можете просто наблюдать за нашей работой – воля ваша.

– Что касается того, чтобы сидеть сложа руки, когда люди вокруг тебя заняты делом, когда они брасопят, закрепляют или отдают паруса, вот что я вам скажу, капитан, ваше предложение не для Пьера ле Галля. Я прошу разрешения работать вместе с вашей командой и готов заступить на вахту. Это же относится и к моему матросу. Конечно, ему сподручнее кидать уголь в топку, чем брать рифы, [68] к тому же он лучше знаком с угольным бункером линейного корабля, чем с такелажем трехмачтовой шхуны с прямыми парусами или даже обычной шхуны, но он ловок, как белка, силен, словно ломовая лошадь, и, уж поверьте, сумеет отработать свой паек.

– Как хотите, дети мои. Дело ваше. Я еще раз повторю: вы свободны в выборе. Поможете при маневрах, если сочтете нужным.

– Спасибо, капитан, вы порядочный человек.

– В свою очередь, капитан, – вступил в разговор Фрике, – позвольте мне задать вам один простой вопрос.

– Конечно, спрашивайте.

– Как получилось, что вы не сошли на остров, чтобы оставить запись в реестре и не забрать письма из «Postal-Office»?

После этого совершенно неожиданного вопроса широкая улыбка сошла с кирпично-коричневого лица голландца.

– Я хочу быть с вами предельно честным, – сказал капитан. – Причина очень проста. Я борозжу моря не ради славы, я обыкновенный торговец, капитан и владелец шхуны, всегда готовый плыть, куда мне вздумается, и брать на борт любые товары, которые надо доставить в самые разные точки земного шара. Но у нидерландских чиновников, которых вы, французы, называете таможенниками, существует привычка (и в нашей стране, и в вашей) – с невиданной нескромностью проверять все перевозимые грузы и требовать за них уплату пошлины. Подобные действия я полагаю произволом. Если бы я забрал почту из «Postal-Office», я был бы вынужден передать ее консульским служащим или еще каким-нибудь государственным работникам. А эти последние не преминули бы спросить меня, где я взял корреспонденцию, куда я направляюсь и т. д. и т. д. Моя любезность могла обернуться убытками. Единственное вознаграждение, которое я бы получил, – это таможенные пошлины на все мои товары. Поэтому я предпочитаю спокойно доставлять груз до укромного местечка, о котором знаю лишь я да мои компаньоны, вновь набить трюмы и перевезти их куда следует безо всяких таможенных разрешений. Я хочу заниматься скромной торговлей без участия господ служащих. Вы меня понимаете, не правда ли?