Вот и собрались разделить.
Потому и травили сначала королеву. Какой государь простит такое по отношению к дочери, сестре? Да никакой. Русь тут же озвереет, потребует ответа, в идеале начнет опять войну с Речью Посполитой, под шумок можно будет скинуть или убить Михайлу, а уж Ян‑то тут как тут…
Причем, что интересно, Собесский и не подозревал о планах своей жены. А вернее — не хотел подозревать.
Слишком многое пришлось бы увидеть мужчине, а Марысю он искренне любил. Да, вот такую, какая есть. Жесткую, жестокую, хищную, властную и честолюбивую. И плевать, что она его не особо любит.
И вот тут Михайло завис в раздумьях.
Что делать?
С исполнителями — там все ясно, веревок и деревьев в стране хватает, не дефицит. А с Марысей?
Казнить?
Это тогда и Яна с ней, ему ж все равно жизни не будет. Опозорят на всю страну, да и любит он ее… А ему еще идти с турками воевать. И как быть?
Выход подсказала Марфа.
Рассказать все Яну — и пусть он едет весной воевать и берет женушку с собой. А до той поры объявить ее больной — и под замок. Да не у мужа в поместье, где все свои и замок будет условным. Нет.
Даму следовало посадить под замок в поместье Вишневецких. И приставить к ней двух — трех доверенных людей. Да не говорить, что с ней будет, неизвестность и не таких обламывала. Хочет муж ее увидеть — пусть видит, будут приводить ее с повязкой на глазах. Но никакого общения, ничего…
И это еще милосердно. За покушение на королеву смертная казнь полагается.
Так и порешили.
И Михайло вызвал к себе Яна Собесского.
* * *
— Не верю я, государь!
— Я тоже не поверил, что ты можешь быть виновен. Приказал все тщательно проверить, так и выяснилось. Твоя жена, гетман, хотела для тебя корону, вот и интриговала…
— Да не нужна мне та корона!
И Михайло верил. Да, вот так вот! Ян — неплохой политик, великолепный вояка, но ему совершенно не свойственно честолюбие. Последним, зато, в избытке обладает его супруга. Тварь такая…
У Михайлы невольно кулаки сжались.
— Знаешь, если б меня травили — я бы понял. А Марфу? А нашего нерожденного ребенка?
Ян стоял — и слова сказать не мог. А то ж! Он бы за свою жену… а сейчас как быть? В ноги королю кидаться, умолять, чтобы помиловал? Да он бы сам в жизни… любой, кто на Марысеньку руку бы поднял — Ян не то, что руки оторвал бы, на кол бы посадил!
Михайло понаблюдал за своим гетманом — и вздохнул. Права была Марфа — казнить сейчас жену — это убить мужа.
— Ян, я промолчу об этом случае.
Гетман вскинул глаза на своего короля.
— Ваше величество?
— Слушай меня внимательно. О попытке отравления пока никто не знает. Слухи, конечно, поползут, но тем и ограничится, коли я не подтвержу. Я же… Я не казню пани Собесскую и даже не отправлю в монастырь, в компанию пани Володыевской. Она останется твоей женой.
Ян молча опустился на колени.
— Благодарю. Государь…
— Но и свободу я ей оставить не могу. А потому до весны она будет жить в поместье Вишневецких под строгим приглядом. Видеться с ней будешь ты — да мои доверенные люди. И никак иначе. А весной, когда поедешь на Русь, возьмешь ее с собой. Государыня сестре отпишет — и там за пани пригляд будет. Согласен?
— Да, государь.
Собесский не рассыпался в благодарностях, Корибут не угрожал, мужчины просто поняли друг друга.
А как быть, ежели любишь?
— Государь, ты позволишь мне с женой повидаться?
Михайло покачал головой.
— Не сразу. Сначала ты с теми поговоришь, кто ее отравительницей назвал, сам посмотришь, не лгут ли они. Потом обдумаешь все. А в замок Вишневецких тебе дорога всегда открыта.
Ян кивнул. Он понял — король боится, что сейчас его гетман наворотит глупостей по горячности характера.
Мог, чего уж там. Еще как мог…
— как скажете, ваше величество.
И Михайло понял — это было признание. Собесский действительно считает его своим королем. Дай‑то Бог.
* * *
— Ежи, я так счастлива! Мне даже страшно…
— Не бойся, звезда моя. Мы теперь никогда не расстанемся.
— Пообещай мне!
— Клянусь…
Бася приникла к груди своего рыцаря. Сейчас они жили в Дьяково, а на Москве им строился дом. Многое Басе казалось странным, после польских замков, но…
Царевич не солгал, как он обещал, так все и вышло. По приезде пару ночей провели они в Кремле, а потом их позвали к царевичу. И Ежи предложили переехать в Дьяково, временно. Зимой пожить там, поучить воспитанников из царевичевой школы, а к весне для него дом достроят, да и кавалерийский полк сформируют. Только задачи у полка будут уже иные, но это они с Алексеем Алексеевичем за зиму не раз обговорят. И чему надобно людей учить, и каких коней подбирать, и чем новый полк заниматься будет…
Ежи подумал — и согласился.
Басенька тоже была счастлива. Она видела, как расцветал ее муж, оказавшись необходимым специалистом. Да и она сама…
Ни тетушкиных криков, ни унижений, наоборот — все кругом были чрезвычайно милы. Царевны к ней вообще относились, как к племяннице. Государыня Анна обещала помочь с платьями по русской моде, государыня Татьяна сказала, что надобно бы хорошую зимнюю одежду, а когда Бася заикнулась о деньгах, женщины только фыркнули. Бася расстроилась — она ж не нищенка теперь. Но выход нашла государыня Софья — любимая сестрица наследника престола русского, вообще предложила Басеньке поучиться русскому языку. А самой — поучить детей польскому говору. И ей за то заплатят. Не в унижение, нет. Но как‑то же надо вознаградить ее за потраченное время и силы.
Маленькому рыцарю хотелось простого человеческого счастья — и оно у него было. Светили звезды, улыбалась рядом любимая жена, уважали и ценили окружающие… чего еще?
Разве что ребенка от любимой женщины. Но то уже как Бог даст…
Лично Бася собиралась приложить для этого все усилия.
* * *
Софья смотрела в ночь, в который раз подсчитывая и пересчитывая.
Весна. Очень многое решит эта весна. В марте, даже ранее, надобно будет поднимать войска и идти далее, на Крым. Менее двух месяцев осталось, а сделать надо так много!
И опять с войсками пойдет ее брат. А она будет ждать, глядеть в окно и молиться за них.
Да, еще и за Ваню Морозова.
Господи, как же тяжко! Это‑то лето едва выдержала, сердце кровью обливалось! А дальше лучше не будет!