— Зачем, отче?
Симеон скорчил рожу больного за отечество.
— Там ведь Аввакум, брат. А этот волк… не станет он бараном, никак не станет. И я боюсь за детские души. За душу царевича, царевен… страшно мне. Меня туда не допускают, а вот ежели ты съездишь, ты наверняка разберешься.
Сильвестр задумчиво кивнул.
Симеон утроил дозу меда и елея — и наконец обработка дала свое. Сильвестр задумчиво согласился, что действительно — нехорошо, чтобы такой вот бунтовщик, да раскольник… но ежели он раскаялся — то это хорошо.
Симеон кивал, поддакивал, мороча голову монаху — и наконец решил, что задача выполнена.
Ему нужно знать. Потому что иначе он не сможет принять верного решения. Орден иезуитов силен, они могут сделать так, что Алексей Алексеевич не вернется из похода. Но он ли главная опасность?
Давно уже казалось Симеону, что кто‑то стоит за царевичем, направляет его, подсказывает и подталкивает. Но кто?! Войди он в ближний круг царевича, он бы точно знал! Только кто ж его туда пустит?
А знать надо…
Развеять или подтвердить его подозрения мог только Сильвестр.
* * *
О попытке отравления Марфа вспоминала с ужасом.
Бог отвел, не иначе. Потом, потом она уже вспомнит о сестрице с благодарностью. И об Ибрагиме, который учил распознавать яды.
А тогда…
Они с мужем как раз расположились в ее спальне. Смеялись, шутили, муж гладил ее вполне уже выдающийся живот, наслаждаясь тем, как дитя бьет пяткой.
— Мальчик будет!
— Даже если сразу и не получится — я тебе потом еще детей рожу. Сам знаешь, нас у матери много было…
— Нет уж, дорогая. Не больше пяти детей. Не хочу, чтобы ты родами себя состарила раньше времени, да и опасно это.
— Все женщины рожают, а мы крепкие.
— Все равно я не хочу тобой рисковать. Я тебя люблю.
Муж коснулся поцелуем ее живота. Марфа ласково провела рукой по его встрепанным темным волосам.
— Я тебя тоже люблю. Как же нам повезло…
И то верно, обычно в династических браках супруги только терпят друг друга, украшая фамильные портреты развесистыми рогами. Но Марфа смогла понравиться супругу, заинтересовать его и постепенно приучить к себе. А там недалеко было и до любви, или хотя бы чего‑то схожего.
Ну а для царевны, которая наглядевшись на теток, была в ужасе от перспективы провести всю жизнь в тереме — это замужество вообще было чудом.
Так что стерпелось, слюбилось, да и ребенок помог…
Михайло искренне гордился красавицей и умницей женой — и не желал никого другого.
Пришла служанка, принесла чашку кофе и стакан молока.
Да, не стоило бы во время беременности, но к этому напитку Марфа привыкла, живя в Дьяково. Она помнила, как они сидели по вечерам с девушками, как Лейла заваривала кофе, как Софья, хитро улыбаясь, разбавляла свою чашку молоком — и турчанка начинала шипеть и ругаться, как Соня качала головой — мол, привыкла, ничего не могу поделать, и разводила руками…
Марфа попробовала.
Черный кофе ей не понравился. А вот такой, с сахаром, разведенный молочком… не слишком полезно для ребенка, но хотелось — безумно.
Женщина влила молоко в чашечку, поднесла ее к губам… и нахмурилась.
На поверхности чашечки плавали отчетливые белые хлопья.
Молоко свернулось…
Когда‑то она не обратила бы внимание на это обстоятельство. Выплеснула бы чашку, потребовала новую. Сейчас же замерла.
Что‑то билось в ее разуме, что‑то было такое…
— Мари?
Муж окликнул женщину, но Марфа подняла руку, прося минуту тишины. И что хорошо было — Михайло смолчал. Понял по изменившемуся лицу жены, что дело серьезное.
И наконец Марфа вспомнила.
Ибрагим говорил о яде, от которого мгновенно сворачивается молоко. Говорил с брезгливостью, как о грубом нарушении. Марфа помнила его лицо, склоненное над ретортой.
— Ваша культура несовершенна. Истинный яд — это поэма, а что можете вы, русские варвары? Грубо влить в молоко яд, от которого оно тут же свернется и скиснет?
— Ну, не так уж мы несовершенны, — усмехается Софья.
— А как? Страшно сказать — царская дочь не знает ни о ядах, ни о противоядиях…
Софья разрешала греку многое, очень многое — и тот платил ей любовью и преданностью. Лишенный возможности иметь семью и детей, мужчина нашел себя в опеке царских детей. Тем паче, что его тоже любили, ценили и уважали. А что еще надобно?
Марфа стремительно протянула руку, коснулась губами стакана с молоком. Сладкое. Хорошее.
Кто бы подсунул королеве кислятину?
Наверняка даже парное. А вот в кофе свернулось. От высокой температуры?
Ой, вряд ли…
Марфа серьезно посмотрела на мужа.
— Милый, кажется, меня сейчас хотели отравить.
К чести Михайлы, он не стал носиться по дворцу и орать, что казнит всех вместе и каждого в отдельности. Выслушал объяснения, вызвал капитана стражи — и отдал ему чашку, с приказанием проверить на ком‑нибудь.
Например, на свежепойманной крысе, которых, несмотря ни на какие меры, не удавалось удалить из дворца.
Ровно через полчаса королю сообщили, что крыса сдохла. Михайло помрачнел и принялся отдавать приказы. Всех кухонных людей арестовали и принялись трясти. Кофейник и молоко несла одна из Софьиных девочек, так что к ней претензий не было, но вот кухонные… и быстро выяснилось, что отсутствует один из поваров. Но королевская охрана даром хлеб не ела. Копать принялись не за страх, а за совесть — и быстро выяснили, что повар обучался своему ремеслу во Франции, чуть ли не у знаменитого Вателя. Так в деле появился французский след. А после допроса родных повара и его друзей, выяснили, что он обожал посплетничать с французами и в частности — со свежеприехавшими. Клубок разматывался быстро, добротой и миролюбием королевская стража не страдала — и быстро выяснилось, что заказчика у покушения нет.
Есть заказчица.
Пани Марыся Собесская.
Но и это еще был не конец. Его величество Людовик Четырнадцатый добротой никогда не страдал, а вмешиваться в дела соседей любил.
Так получилось, что Михайло сел на трон в опережение пана Собесского. Марысе это не понравилось, но это не понравилось и Людовику. Окажись на троне Ян — через Марысю пошла бы большая французская политика. А тут… король подружился с Русью, которая всем приличным европейским державам как кость в горле — развели тут диких скифов, понимаешь… король делает реверансы в сторону Австрии — и собирается вместе с ней и с Русью пощипать Османов. А Австрия и Франция не так, чтобы большие друзья, да и вообще, разделяй и властвуй. Сейчас Франции выгоднее Турция…