Однажды меня вызвал к себе командующий Кузнецов.
– Подойдите сюда, – обратился ко мне командующий. – Посмотрите на эти документы, – сказал он, указывая на несколько разложенных в ряд расшифрованных телеграмм.
Я внимательно прочитал каждую телеграмму (их было пять-шесть). В них командующий 11-й армией генерал-лейтенант В.И. Морозов доносил о тяжелом положении в полосе действий армии и просил об оказании помощи. В последних телеграммах были гневные упреки в адрес командующего фронтом по поводу бездействия в оказании помощи в выходе из окружения войск 11-й армии».
П.М. Курочкин далее пишет, что на основании своего утверждения, что «такой дисциплинированный и тактичный человек, как Морозов, писать в такой грубой форме не может», командующий войсками фронта сделал вывод: «…Эти шифровки мы получаем не из штаба 11-й армии, а от немцев, от наших врагов. Ведь можно допустить, что штаб 11-й армии попал в плен, не успев уничтожить шифры. Могла попасть в плен и радиостанция. Вот немцы, используя наш порядок передачи телеграмм, пытаются нас спровоцировать на ведение неправильных боевых действий…». Все возражения начальника войск связи фронта не были приняты во внимание, и командующий в категоричной форме приказал: «Вот что – немедленно прекратите связь с так называемым штабом 11-й армии, а фактически с немцами».
Не выполнить приказ было нельзя, и Курочкин решил обратиться к члену Военного совета фронта корпусному комиссару Диброву. Тот предложил соединить его с членом Военного совета 11-й армии для ведения прямых переговоров с ним. Диброва передал в эфир позывные и открыто назвал себя. Однако армейские связисты, приняв вызов, в течение длительного времени сообщали об отсутствии вызываемого члена Военного совета 11-й армии, а затем внезапно прекратили передачу и больше на связь со штабом фронта не выходили.
Через некоторое время командующий войсками фронта поинтересовался у Курочкина: «Что, прекратили связь с фашистами?» И, услышав в ответ, что радиостанция 11-й армии не отвечает на запросы в течение двух суток, с удовлетворением констатировал: «Поняли, что нас не обманешь, поэтому и прекратили с нами связь».
Однако после того как штаб 11-й армии вышел из окружения, выяснилось, что радиостанция была исправна, штаб армии в плен не попадал, а шифровки были в действительности подписаны генералом Морозовым. Основанием же для прекращения связи послужил разговор по радио корпусного комиссара Диброва. Когда в штаб доложили, что Диброва открытым текстом назвал себя и вызывает для переговоров члена Военного совета армии, пришли к выводу о том, что штаб и Военный совет фронта попали в плен, и противник пытается ввести командование армии в заблуждение. Поэтому был отдан приказ о прекращении всех контактов со штабом фронта по радио [118] .
По директиве Военного совета фронта его войска с 28 июня должны были занять оборону по северному берегу Даугавы и «не допустить дальнейшего распространения противника». 8-й армии было приказано переправиться через реку и организовать оборону рубежа от Риги до Ливаны. 27-я армия по этой директиве должна подготовить оборону рубежа от Ливаны до Краславы. Одновременно ей ставилась задача: «В ночь на 28.6.41 г. группой частей под руководством генералов Акимова и Белова атаковать противника и овладеть Двинском, надежно закрепив его за собой» [119] .
В течение ночи дивизии 21-го механизированного корпуса заняли исходное положение и в 5 часов 28 июня перешли в наступление. 185-я моторизованная дивизия завязала бой в 20 км от Даугавпилса, а 42-я танковая дивизия достигла населенного пункта Сергелишки, где была остановлена и дальше продвинуться не смогла. Но 46-й танковый полк дивизии смог выйти к Даугавпилсу и завязал ожесточенный бой за его восточную и северо-восточную окраины, который продолжался в течение всего дня. К вечеру противник, введя в бой дополнительные силы, после сильной артиллерийской и авиационной подготовки возобновил наступление и отбросил части 21-го корпуса в исходное положение. Тем не менее этот контрудар не прошел для немецких войск бесследно. Свидетельство этому находим у немецкого исследователя Хаупта, который писал: «Борьба за плацдарм, который с помощью 3-го моторизованного полка был расширен на 10 км в глубину, становилась все тяжелее. Советы произвели контрудар 5-м воздушно-десантным корпусом и 21-м механизированным корпусом… Солдаты генерала фон Манштейна сопротивлялись ожесточенно. Хотя 28 июня они подбили 74 вражеских танка, им пришлось смириться с тяжелыми потерями. Дивизия СС «Мертвая голова» в эти дни потеряла треть своего состава и позднее даже была сведена в один полк!» [120]
29 июня командующий войсками фронта направил в 8-ю армию очередную директиву, в которой содержались совершенно необоснованные обвинения в адрес ее командующего генерала Собенникова: «Вы преступно оставили войска на произвол судьбы и укрываете свою шкуру. Для такой ответственной операции, как отход целой армии, нужно было составить план, отводить войска от рубежа к рубежу (что армия и пыталась делать. – Авт.) и крепко управлять отходом каждого соединения.
Требую немедленно это сделать. Оперативной группе штаба вернуться в Митаву и руководить отходом. Левофланговую 11-ю стрелковую дивизию направьте немедленно на Екабпилс. Продумайте устройство переправ за счет всех возможностей, какие можно найти в центре вашего фронта… Держите радиосвязь со штабом фронта. Вы уклоняетесь от связи, видимо, с намерением, потому что ничего не знаете и не хотите знать о своих войсках (как здесь не вспомнить нежелание генерала Кузнецова вести переговоры с Москвой. – Авт.).
28 и 29.6.41 г. продолжайте отход, закончите 30.6.41 г., выведите все войсковые соединения. Ободрите войска. Сохраните их боеспособность и ждите в Риге. На главном маршруте следования организуйте крепкую противовоздушную оборону, для чего в ваше подчинение поступает 6-я смешанная авиационная дивизия, аэродром – в Риге.
Директиву изучить члену Военного совета фронта Калнберзину, генералу Сафронову, на которых возлагаю ответственность за вручение директивы Военному совету 8-й армии и последнему в выполнении» [121] .
В общем, как следует из директивы, никаких конкретных указаний, направленных на улучшение положения армии, она не содержала и включала в себя, наряду с огульными обвинениями, лишь благие намерения генерал-полковника Ф.И. Кузнецова, а именно использовать «все возможности», вывести «все войсковые соединения», «сохранить их боеспособность» и т. п. Складывается впечатление, что директива направлена только для того, чтобы войска не забывали, что у них есть командующий. Это те войска, которые, по мнению Хаупта, «уже не имели возможности переправиться на спасительный северный берег». Это те войска, которые «не разбегались, а вели боевые действия на собственный страх и риск» [122] . Их не надо было «ободрять», им необходимо было оказывать реальную помощь, чего командующий войсками фронта как раз-то сделать и не мог.