Чем же на протяжении дня 23 июня занималось командование военно-морской базы? В материалах расследования на этот вопрос давался следующий ответ: «С началом военных действий в результате нажима противника на Либаву выяснилось, что сил для обороны Либавы с суши недостаточно. Командованием базы было принято решение сформировать из частей базы морские отряды. Был сформирован ряд отрядов из береговых частей, и часть личного состава была взята с кораблей, причем проводилось это без учета сохранения боевой готовности кораблей. Всего отряд составлял до 700 человек, все это возглавлялось генерал-майором береговой службы т. Благовещенским. В обстановке, когда противник проявлял активные действия на сухопутном фронте и бездействовал со стороны моря, а в ЛВМБ такая обстановка и была, командование ЛВМБ допустило в своем руководстве крупнейшую ошибку, закончившуюся тяжелейшими последствиями. Эта ошибка заключалась в том, что командование базы было приковано к руководству на суше и совершенно забросило все боевые средства, находившиеся на море».
Вывод кораблей из базы был прекращен. К вечеру 23 июня с большим трудом удалось вывести из дока подлодки «С-1» и «С-3», причем первая из них не могла идти своим ходом, так как не был окончен ремонт дизелей, а вторая – погружаться. Так и не была устранена мелкая поломка на «малютке» «М-80», из-за которой она не могла самостоятельно пополнять запасы сжатого воздуха, необходимого для всплытия. Отчасти работы на подлодках были сорваны по причине того, что практически весь личный состав береговой базы 1-й БПЛ во главе со своим командиром интендантом 1 ранга К.П. Павловым был сведен в отряд морской пехоты и отправлен на рубеж обороны по р. Барта. Экипаж эсминца «Ленин» смог ввести в действие два из четырех котлов корабля, что обеспечивало ему 24-узловой ход. «Когда утром 23-го эсминец самостоятельно отошел от стенки и встал под прием мазута, – вспоминал военфельдшер корабля И.С. Амосов, – моряки плакали от радости». Их радость была не случайной. Тот же Амосов писал, что еще в предыдущий день, сразу после речи В.М. Молотова по радио, командир эсминца капитан-лейтенант Ю.М. Афанасьев съездил в штаб базы и вернулся с приказом «Корабль подорвать и всем на фронт!». Тогда экипаж заверил командира, что сможет ввести в строй механизмы в кратчайший срок, что и было выполнено. Эсминец принял полный запас мазута и был готов к переходу, но команды выйти в море все никак не поступало.
Тем временем командование базы с утроенной энергией взялось за формирование отрядов морской пехоты. Руководство этим осуществляли замполит ВМБ полковой комиссар П.И. Поручиков и заместитель начальника политотдела батальонный комиссар М.И. Дьяченко. При этом Поручиков, желая подбодрить моряков, сообщал им явную дезинформацию, которая при опровержении суровой действительностью приводила лишь к еще большей панике. Так, например, он заявлял, что «на всех фронтах наши войска имеют успехи; в Германии началась революция; 2 немецких полка перешли на нашу сторону» и т. д. По его поручению 25 июня в политотделе базы для информирования бойцов была составлена сводка, излучавшая еще больший оптимизм: «… Взяты Бухарест, Варшава, наши войска от Берлина в 60 км, Хельсинки окружены». «Взбодренные» таким образом моряки шли на передовую, где сталкивались с упорно и умело атаковавшими немецкими солдатами, которых тяжело было заподозрить в революционных настроениях и желании перейти на сторону РККА. Неудивительно, что в такой ситуации многие паниковали. Невероятной казалась сама ситуация, когда к вечеру второго дня войны не мы осаждали стены передовой военно-морской базы врага в Мемеле, а противник штурмовал Либаву! Это отчасти и предопределило трагедию, разыгравшуюся в ночь на 24 июня.
Из материалов расследования политуправления КБФ: «Обстановка на фронте Либавы с 23 на 24.6 заключалась в сильном нажиме противника и некотором продвижении его на отдельных участках. В общем же в момент уничтожения указанных выше кораблей противник находился от г. Либавы в 12–15 км. Ружейной и пулеметной стрельбы в городе не было слышно. Но противник обстреливал артогнем город. В этой обстановке в ЛВМБ происходили следующие события.
Вечером 23.6.41 г. командир базы т. Клевенский приказал командиру дивизиона ТКА капитан-лейтенанту т. Осипову приготовить катера для эвакуации штаба, причем, как показывает т. Осипов, к нему затем прибежал оперативный дежурный штаба капитан Большев и сообщил: «Немцы уже в городе и режут наши семьи». Остальные командиры кораблей запрашивали штаб, что им делать. Оттуда отвечали: «Действуйте по обстановке». К этому надо добавить, по указанию со штаба базы младший командир-подрывник (фамилии сейчас никто не помнит) пришел к командирам кораблей и заявил: «Все с Либавой кончено», что он имеет указания со штаба базы взорвать минный склад и что к взрыву все подготовлено, поэтому просит все боевые средства убрать на рейд. Что было выполнено. В 04.20 24.6 был взорван минный склад [157] .
В эту же ночь был подорван ЭМ «Ленин», причем, как показывает начальник штаба базы капитан 3 ранга т. Радкевич, в 18 ч 23.6 к нему обратился по телефону командир БЧ-2 ЭМ «Ленин» и доложил, что миноносец к подрыву готов, ему было сказано: «Все оставить так». В результате, когда к ночи 23.6 обстановка усложнилась и всем командирам со штаба отвечали: «Действуйте по обстановке», ЭМ «Ленин» был подорван, за ним подорвали все шесть указанных выше подлодок [158] и минный склад» [159] .
Как именно проходил подрыв подлодок, вспоминал торпедист подлодки «Спидола» Ермолаев: «Все [встали] по местам, оделись по-парадному… Начальство совещалось, затем развели по лодкам и начали подрывные работы, вернее подготовка… Во время подрыва кораблей подводная лодка «С-3», которой командовал капитан-лейтенант Костромичев (он не подчинился приказу), ушла с бухты в море. Он выходил из дока и делал разворот к пирсу и не стал, а ушел… Подводная лодка («С-3» было на рубке) делала переход и разворот к пирсу, послышался голос командира: «Ложись, полный вперед», и они ушли без приказа… Нам тогда всем хотелось быть на его корабле, мы завидовали им за смелость, за сохранение корабля… Мы им завидовали, считали их счастливыми, они ушли в море, а [мы], «пехота», подорвали лодки и эсминец «Ленин».
Из двух этих описаний можно сделать ряд интересных выводов. Во-первых, никакой паники среди экипажей не было – у моряков было время, чтобы переодеться в парадную форму, подготовить корабли к подрыву. Да и из-за чего было паниковать, если ни одного вражеского солдата матросы не видели, как не слышали и стрельбы из стрелкового оружия. Из документов и воспоминаний однозначно вытекает, что источником паники был сам штаб базы, откуда прибыло как минимум два человека (оперативный дежурный и подрывник), утверждавших, что с Либавой «все кончено». Есть и прямые указания на то, что Клевенский в тот момент изменил своему рефрену «Действовать по обстановке» и все-таки отдал прямой приказ на подрыв эсминца и подлодок. По крайней мере, именно это утверждал на суде Афанасьев. Клевенский же в своем отчете об обороне базы доказывал, что «командир эсминца «Ленин», приняв отходившие в беспорядке части за противника, не доложив об этом на КП и не приняв никаких мер не только к обороне, но и по выяснению истинной обстановки, взорвал миноносец «Ленин» и отдал приказ взорвать подводные лодки». Можно только удивляться тому, сколько лжи может заключаться в одной лишь фразе! Здесь и отходящие в беспорядке части, которых на самом деле не было, и якобы отсутствие докладов на КП, и непринятие мер по отражению ударов наступающего противника, которого в действительности никто не видел, и, наконец, приказ о взрыве лодок, которые Афанасьеву не подчинялись ни в каком отношении! Должность «старшего в группе ремонтирующихся кораблей» ему придумали Клевенский и прокуратура КБФ – ведь никакой группы не было хотя бы потому, что из взорванных подлодок только «С-1» и «С-3» к началу войны числились в ремонте, а остальные – в строю. У субмарин был свой старший – командир «С-1» капитан 3 ранга И.Т. Морской, который и по званию и по опыту службы вряд ли нуждался в советах со стороны Афанасьева. И напротив, Клевенский, который сам по «происхождению» являлся подводником (в 1933–1938 гг. командовал тихоокеанскими «Щ-113» и «Л-13»), в той ситуации проявил по меньшей мере поразительное равнодушие к судьбам своих коллег.