– Невероятно, – прошептал он, склоняясь перед Айви в таком глубоком поклоне, который только мог позволить ему необъятный живот. – Великолепно!
От такой неожиданной порывистости Айви смутилась, сжала руку Федора, словно ища у него защиты, но очень быстро пришла в себя, сдержанно и с достоинством кивнула в ответ.
– Айви, это мастер Берг, – представил гостя Федор.
– Для вас, прекрасная нимфа, просто Август.
Она едва заметно улыбнулась, и Федор понял, что Берг ее не пугает, а скорее забавляет.
– Мастер Берг, это Айви.
– Какое дивное имя! Я специально интересовался, на марийском языке оно означает «женственная», а на английском, – Август сделал многозначительную паузу, – Айви – это «плющ».
Федор не заметил, когда на его пухлой ладони появился искусно вытесанный из камня листок плюща.
– Это вам. В знак моего искреннего восхищения. Я сделал эту безделицу сам. – Август протянул каменный листок Айви, и она приняла его с радостной улыбкой, а Федор с тоской подумал, что никогда не дарил ей подарков, даже простой ленты не подарил.
Аким Петрович вышел на крыльцо, когда они уже подходили к дому. Даже в простой сельской одежде ему каким-то поразительным образом удавалось выглядеть если не элегантно, то уж точно благородно. И Август это сразу почуял, отбросил свой обычный дурашливый тон, сделался серьезным и уважительным. Когда он представлялся и пожимал протянутую руку, Федор сделал еще одно удивительное открытие. Август прекрасно разбирается не только в произведениях искусства, но и в людях, одним только взглядом умеет вычленять самую суть. Это тоже был своего рода талант, едва ли не такой же значимый, как зодческий.
Они быстро нашли общий язык с Акимом Петровичем. Не случилось того, чего так опасался Федор. Август отбросил привычную насмешливость и снисходительность и вел себя в гостях весьма сдержанно. Настолько сдержанно, что даже отказался от предложенной рюмки коньяку. Но не отказал себе в удовольствии изучить содержимое книжного шкафа и полюбоваться набросками Айви. Наброски его заинтересовали особенно. И заинтересованность эта была искренняя, такая искренняя, что Айви, державшаяся все это время настороженно, оттаяла, заулыбалась широко и открыто, а когда Август согласился дать ей несколько уроков рисования, так и вовсе захлопала в ладоши от радости.
Это был по-семейному спокойный и размеренный вечер, из тех вечеров, когда удовлетворенными остаются и гости, и хозяева. Аким Петрович с Айви проводили их до лодки, а Август на прощание продекламировал стихи собственного сочинения. Стихи были по-детски неуклюжие, и Айви рассмеялась. А Август сказал, что человеку не дано быть гениальным во всем, что Эвтерпа никогда не была к нему особенно милостива, и в его голосе не было даже тени обиды. Наоборот, Август Берг казался счастливым и, как никогда, довольным жизнью.
– Непростительно, – сказал он, когда их лодка была уже на середине озера. – Непростительно, что я был лишен возможности общаться с такими славными людьми. Ты видел его библиотеку, Федор? Ведь очевидно же, что книги эти не для красоты. Да и не поймет простой деревенский мужик в них ничего. Ох, удивил меня этот островной затворник! Так удивил. А место поистине волшебное! – Август обернулся, чтобы еще раз посмотреть на медленно удаляющийся остров. – Эх, будь моя воля, я бы тоже там поселился. И построил бы что-нибудь доселе невиданное.
– Маяк? – спросил Федор.
– А хоть бы и маяк! Иногда, друг мой, темнота не вокруг человека, а прямо у него в душе. Я бы построил такой маяк, который эту темноту смог бы разогнать.
– Тогда светить ему пришлось бы и днем и ночью, – сказал Федор едва слышно.
Но Август все равно расслышал, посмотрел пристально:
– Ты тоже это чувствуешь? Эту черноту непроглядную?
Он ничего не ответил, лишь пожал плечами.
– Чувствуешь, – сказал Август уверенно. – А я вот еще чувствую, что ты не так прост, каким кажешься, что есть и в тебе двойное дно, точь-в-точь как в этом озере. Но ты не бойся! – Несмотря на то что в лодке никого, кроме них двоих, не было, он перешел на доверительный шепот: – Я никому не скажу.
– Не о чем говорить, мастер Берг. – Федор глянул на него исподлобья.
– А не о чем, так и не станем. Но ты все равно не бойся, чужие тайны мне без надобности. Мне бы со своими разобраться. – Его круглое лицо расплылось в широкой улыбке. – А барышня хороша! Сколько на земле живу, а такой красоты не встречал.
Федору в самую пору было бы насторожиться, но об Айви Берг говорил, как о произведении искусства, а не как о женщине из плоти и крови. И в совиных глазах его светилась та же мечтательность, с которой он рассуждал о маяке. – Но не всякий эту красоту оценит, а если и оценит, то все равно не поймет. Я вот понимаю, ты понимаешь. Нравится она тебе? – спросил он неожиданно.
И так же неожиданно для самого себя Федор ответил:
– Я ее люблю.
– Любовь! – Август театрально прижал ладони к сердцу. – Удивительное чувство! Такое же сильное, как страх смерти, а в некоторых случаях даже сильнее. Ты береги его, Федя. Охотники на чужое счастье всегда найдутся.
* * *
Сначала все было хорошо, если не сказать прекрасно. Каждые два дня они с Августом плавали на остров. Исключением были лишь дни полной луны. На очередную блажь своего протеже Кутасов поглядывал сквозь пальцы. Механизм на часовой башне работал исправно, куранты звонили, бронзовые фигуры кружились в медленном танце, поочередно являя себя восторженным зрителям. Новое строительство Кутасов пока затевать не собирался и, как человек разумный, прекрасно понимал, какой вред себе и окружающим может причинить скучающий гений. А гений непременно заскучал бы и ушел в запой, не случись у него новое увлечение. Август влюбился, но не в женщину, а в идею. В своих мечтах он строил еще одну башню – черную, как ночь, с неугасающим огнем, рвущимся в небо, освещающим самые темные закоулки человеческой души. Его идея была настолько же прекрасна, насколько утопична и бесполезна, но она нравилась Айви. Вместе с Августом они часами просиживали над чертежами и набросками. Теперь в блокноте для рисования у Айви были одни только башни: разные, но одинаково нереальные. Иногда Федору казалось, что эти странные фантазии она приносила из своих снов, тех, в которые нет хода никому, даже ему, из снов, где царствует Желтоглазый. Несколько раз он порывался спросить, но в последнее мгновение останавливался. Может, боялся услышать правду? А может, не хотел тратить драгоценные минуты счастья на бесполезные расспросы?
Как бы то ни было, дни Айви принадлежали Августу, а ночи она делила с ним и Желтоглазым. Их общению с Бергом нисколько не мешала ее немота, общий язык им удалось найти с самого первого дня. Август любил поговорить, да и рассказчиком был замечательным, а Айви умела слушать, и он таял под ее внимательно-восхищенным взглядом, вся его заносчивость куда-то исчезала в такие минуты. Он любил Айви, но любовь эта была сродни любви мастера к ученику. И Федор теперь ревновал не к Августу, а к тем удивительно-утопическим идеям, которыми тот делился с Айви. Это была не ревность даже, а так… тень ревности. Федор знал, что стоит только попросить, и Август поделится своими мыслями и с ним тоже, но он не хотел мешать, не хотел нарушать те дружеские узы, которые из невидимых сделались почти осязаемыми.