Про медальон Федор вспомнил уже перед домом, остановился, притянул Айви к себе, поцеловал в кончик холодного носа, сказал:
– Закрой глаза.
Она послушно закрыла. Длинные ресницы смахнули с разрумянившихся щек снежинки.
– Дай свою руку. – На раскрытую ладонь он положил медальон, мгновение полюбовался ласточкой и велел: – Открывай!
Айви понравился подарок. Не смотрела бы она на него так восторженно и удивленно, если бы не понравился. И ласточка приветственно взмахнула крыльями, признавая хозяйку. Вместо слов благодарности Айви поцеловала Федора. И не нужны никакие слова, когда счастье в каждом взгляде, в каждом вздохе.
– Айви, – Федор посмотрел ей в глаза, – ты выйдешь за меня замуж?
Самому ему предложение руки и сердца казалось ненужной формальностью, он знал, что по-другому и быть не может, и долгая разлука лишь укрепила в этом решении. А Айви растерялась, прижала ласточку к щеке, словно спрашивая у нее совета, и Федор вдруг испугался, что девушка ему откажет. Вот он выстроил воздушные замки, все решил за них двоих, а у нее, может быть, есть свое собственное мнение.
– Айви, – позвал он шепотом, – если ты не…
В ответ она отчаянно замотала головой, а потом так же отчаянно закивала.
– Это «да»? – уточнил Федор, не веря своему счастью. – Айви, ты согласна?
Она снова кивнула и дотронулась до его щеки. Федору показалось, что от этой ласки, от той бури, что она вызвала внутри, сейчас начнет плавиться снег. Сначала снег, потом камни, а там и сам он вспыхнет и превратится в облако. Вот что делали ее прикосновения.
Так бы они и стояли, обнявшись, не имея сил оторваться друг от друга, если бы их не окликнули.
– Не боитесь замерзнуть? – спросил Аким Петрович вместо приветствия, и они улыбнулись друг другу как заговорщики, потому что только они одни знали, что даже среди снегов может быть жарко.
Свадьбу решили играть летом. Будь на то воля Федора, они с Айви обвенчались бы сразу, немедля, но Евдокия, которая, услышав об этом решении, вдруг расплакалась, а отплакав и утерев лицо платочком, заявила, что ей нужно время, чтобы устроить все наилучшим образом. Федор попытался было возразить, что у них с Айви и так все прекрасно, но названная тетушка его даже не дослушала.
– Ты не невеста, – сказала она строго. – У тебя-то, знамо дело, забот никаких. А Айви нужно сшить подвенечное платье, не лишь бы какое, а такое, чтобы она в нем была самой красивой невестой в Чернокаменске. Слышали меня, Аким Петрович? – Она обернулась к деду Айви: – Замуж один раз выходят. Тут ни спешить, ни скупиться нельзя.
– Не будем ни спешить, ни скупиться, Евдокия. – Аким Петрович улыбался, но Федора все равно не оставляло чувство, что старика что-то тревожит. Желтоглазый? Или то, что он, Федор, гол как сокол, что от титула и состояния не осталось даже воспоминания. Но есть еще сундук, который спрятал отец Айви. И Федор знал, где этот сундук следует искать. Значит, не в деньгах дело?
Недобрые мысли Федор гнал от себя прочь. Когда ты молод, влюблен и счастлив, легко не думать о плохом. И с Августом они помирились. Оказавшись в Чернокаменске, вдали от высокосветской суеты, Берг остепенился, если и пил, то весьма умеренно. Снова занялся своими прожектами, засел за чертежи. Новость о грядущей свадьбе он воспринял с невероятным энтузиазмом и с тем же энтузиазмом принялся уверять Акима Петровича, что на острове непременно нужно построить павильон в греческом стиле, чтобы в его сени, вдыхая ароматы роз, гости могли любоваться озером. Но идея с павильоном потерпела фиаско, так и не успев сформироваться в проект. На острове для него не нашлось подходящего строительного материла, розы в их краях не росли, а гостей, приглашенных на свадьбу, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Тогда Август решил ограничиться малым – свадебной ладьей. Он даже нарисовал ее. На бумаге ладья выглядела красиво, но Аким Петрович тут же поинтересовался, насколько глубоки у Берга познания в судостроении, на что тот ответил, что познаний у него нет, но на примете есть отличный мастер.
Свадебная ладья была в равной мере красива и бесполезна. Федор уже собрался было об этом сказать, но Августа неожиданно поддержала Евдокия.
– Пусть его, – сказала, поправляя платок. – Не в рыбацкой же лодке молодым до острова добираться. А ладью потом можно на дрова пустить.
От возмущения архитектор потерял дар речи. Никто еще не обращался с его идеями так пренебрежительно. Ладью на дрова!
Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не Аким Петрович.
– Ладья так ладья, – сказал он примирительно. – Только, Август Адамович, ты уж сильно не усердствуй. Народ у нас простой, изящным наукам не обучен.
– Так прививать нужно народу чувство прекрасного! – проворчал Берг и бросил полный негодования взгляд на Евдокию. – А то некоторые у нас тут…
Они так и не узнали, что Берг хотел сказать. Евдокия посмотрела на Августа тем своим особенным взглядом, от которого он сначала замолчал, а потом зашелся кашлем и посинел.
– Некоторые башен понастроили где ни попадя без всякого толку, а рассуждают о прекрасном, – сказала она веско и отвернулась.
А Август потом еще долго кашлял и задыхался, и даже шепнул Федору на ухо, что Евдокия, по всей видимости, ведьма. Но в голосе его не было настоящей, глубокой обиды – только лишь веселая злость. И Федор понял, что пикировка не причиняет вреда ни одной из противостоящих сторон. Мало того, он вдруг задумался, а есть ли противостояние на самом деле?
* * *
Весна, которая все медлила и обходила Чернокаменск стороной, очнулась в начале мая. И вместе с ней очнулась, кажется, сама земля – зацвела, задышала. Стражевой Камень сбросил остатки снежного покрова, устремился верхушками сосен к синему небу. А Айви вдруг затосковала. Это была особая, почти прозрачная тоска, едва заметная за улыбками и влюбленными взглядами, но она существовала, и Федор никак не мог понять ее причину, а спросить прямо стеснялся. Быть может, девушкам свойственно грустить перед свадьбой. Быть может, это часть какого-то особенного девичьего ритуала и после венчания все пройдет.
Желтоглазый вел себя тихо, лишь зрачки его в глубине пещеры горели злым огнем. Но в своих снах Федор научился не обращать на него внимания, думать и видеть только Айви. И озеро, казалось, уснуло. С тех пор как сошел лед, в темных водах не сгинул ни один человек. Наверное, это был хороший знак. Федору хотелось так думать.
В середине мая в Чернокаменск вернулся Злотников, и загрустившая было Мари враз ожила и повеселела, и полюбила конные прогулки в одиночестве. После визита в Пермь Кутасов решил вплотную заняться модернизацией завода. На заводе он теперь и пропадал днями и ночами, в то время как Мари была предоставлена сама себе и, надо полагать, Злотникову.
В Чернокаменске Злотников попытался возобновить оборвавшееся после отъезда из Перми знакомство, но Федору удавалось находить предлоги, чтобы с ним не встречаться. Он и в самом деле был очень занят. Дни проводил в ремонтной мастерской. В связи с затеянной Кутасовым модернизацией на заводе заметно прибавилось работы, и Семен принял его обратно с распростертыми объятиями, как родного. Федор работал много и старательно, но каждую свободную минуту проводил с Айви на острове. Со Злотниковым время от времени виделся Август, но и его дружеские чувства заметно поостыли. Федор начал замечать, что Берг захаживает к Евдокии. И это было вдвойне удивительно, потому что на людях эти двое вели себя как кошка с собакой. Представить, о чем они могут беседовать наедине, Федор даже не пытался, но уже не единожды замечал, как Август после визита к Евдокии преображается до такой степени, что от избытка чувств начинает что-то тихо напевать себе под нос. А Евдокия сменила платок с черного на бордовый в цветочек и не надвигала его теперь так низко, как раньше. Она даже двигаться стала иначе, все так же споро, но с какой-то кошачьей грацией. В который уже раз Федор подумал, что внешность обманчива и что на самом деле Евдокия еще довольно молода и весьма привлекательна.