– Кликман?
– Ну не Лепешкин же, – она усмехнулась. – Умный он парень, а занимается всякой хренью. Давно бы к себе взяла, будь поспокойнее.
– А почему он?
– Летающий Элвис-то? В такую погоду самолеты не выходят. Только если опасность какая-то, либо что-то очень срочное и дорогое.
– Самолеты?
– Да, моторно-винтовые. Хранились под землей.
– Какие модели?
– «Ла».
– «Ла?!»
– Именно. Настоящие, боевые. И ИЛ-2. Серьезно тебе говорю.
– А у Кликмана тогда что?
– Дирижабль. Транспортный дирижабль. «Сокол Элвис».
Морхольд почесал щеку. Такой дикости он еще не встречал. Штурмовики и дирижабль. Дирижабль с именем «Элвис».
Тем временем дальний угол стал ближним. Огороженным крепкой дверью и двумя серьезными типами с «Кедрами». Летунов явно старались охранять по высшему разряду.
– Со мной, – женщина одним движением брови раздвинула хмурых ребят в стороны и вошла. – Не отставай.
Морхольд отстал. Потому что гитарист уже оказался здесь. «Здесь» его явно ждали теплее. На столик рядом с ним, сидящим на табурете, выставили темную бутыль с крепким, тарелку с горячим куском мяса и пепельницу. Из-за слов гитариста Морхольд и остановился. Слышно было плохо, шум из-за двери все же прорывался, но он смог разобрать что-то про косарей. Полностью услышать получилось только один куплет. Ну, или полтора. Или даже два. Про косарей, их славный труд, радостную песню соловья.
Женщина терпеливо ждала. А он слушал. Странные глубокие сильные слова.
– Пойдем, – она дождалась последних переборов и дернула за рукав. – Он уже здесь. Вон сидит. Да что такое… Сейчас подойду. Послушай, я тебя прошу…
Морхольд посмотрел в прозрачные и кажущиеся холодными глаза.
– Не лезь к нему сам. Вон он, в углу. Уже набрался. Если только уходить не станет. А я быстро.
Она скрылась за барной стойкой. Морхольд огляделся. Сидевшего у большого окна, в самом углу, Кликмана сложно оказалось не заметить. Даже посреди всего местного балагана из адской смеси прошлой жизни и модных современных веяний, тот выделялся. Кожаная летная куртка, цветастый платок в расстегнутом воротнике светлой сорочки, баки и кок, как у того самого Элвиса, и темные очки-капли. Красавец-мужчина, что и говорить.
Стоило, наверное, последовать ее совету, если бы не «но». Послушай женщину и сделай по-своему. Тем более, собственные проблемы Морхольд любил решать сам. Чтобы не быть никому должным. Даже красивым и интересным женщинам с серьезным положением в обществе.
Барная стойка здесь смотрелась… благороднее. Полированная мраморная плита, хром, немного дерева. Бармен с явными признаками африканской крови даже и не удивил.
Глубокие низкие диваны, одинаковые столы, блестящие и чистые. Лакированные деревянные панели по стенам и плакаты, разные, от голых красавиц до непременных самолетов. Или даже красотками без одежды на фоне самолетов. Закрытые стальными пластинами окна. Хотя одно, широкое и высокое, оставалось свободным. Выходило, как понял Морхольд, на летное поле.
Летунов оказалось не так много. Человек десять. Куда больше вокруг них вилось явных прихлебателей. Само собой, девки, яркие, расфуфыренные и ухоженные. Какие-то мутные типы, за несколько метров отдающие спекуляцией и ростовщичеством. Строгие дядьки в камуфляже, явно борющиеся за внимание с самими пилотами. Время шло, люди оставались собой. Возле альфа-самцов кучковались беты и прочие.
– Земляк, – Морхольд подошел к бару, показал на Кликмана. – А что пьет вон тот мрачный человек, прячущий зеркала души за темным стеклом очков?
Губастый кофейнокожий лениво покосился на синий комбинезон Морхольда и поставил перед ним бутылку ирландского. Морхольд шмыгнул носом, прикидывая ее стоимость.
– Ты мне плесни две порции, пальца на два.
– Слышь, Хемуль недоросший, – бармен продемонстрировал белозубую улыбку, – на два пальца у себя в деревне наливать будешь. А здесь культурное общество.
Морхольд кашлянул. Внимательно посмотрел в янтарные леопардовые глаза. Пожалел о потерянном мачете и о двух верзилах с АКСУ на входе. И мысленно пообещал этому красавцу сломать тому и без того плоский нос.
Возможно, что послание до адресата дошло. Во всяком случае спорить и выпендриваться дальше тот не стал. И налил точно на два пальца.
– Сколько с меня?
– Угощаю, – бармен перестал скалиться. – Как гостя с самого дна.
– Уел, думаешь?
– Думаю.
– Ну-ну, – Морхольд взял стаканы. – В следующий раз обращайся ко мне как положено.
– Это как?
– Себастьян Перейра, торговец черным деревом. Бывай, дитя джунглей.
«Нехорошо получилось, – подумалось ему через несколько шагов, – не виноват парняга, привык делить людей на тех, кому нельзя хамить и кому можно. А ты нагрубил, врага завел. Оно тебе надо было?»
Морхольд остановился. Что за чушь лезла в голову? Не иначе как выспаться надо. Ну, нахамил ему халдей, и что? Правила приличия ему демонстрировать, что ли? В Кинеле, чего уж тут, давно бы в ухо дал.
Вернулся, понимая, что поступает неправильно. Но совесть говорила обратное.
– Это, земляк…
Бармен покосился на него.
– Извини. Устал, наверное.
Тот усмехнулся:
– Хорошо, что не харкнул тебе в стаканы. Ладно, проехали.
Морхольд кивнул и пошел. Проехать проехали, а осадок остался.
Кликман обратил на него внимание, когда до его стола оставалось около метра. Поднял голову, тяжело, пьяно. Снял очки, глянув мутными злыми глазами. Морхольд кивнул ему и сел на стул, придвинув его ногой от ближайшего столика.
И открыл было рот, как в промежность уперлось что-то твердое. Он покосился вниз, уже слыша знакомый звук и понимая, что увидит. Не ошибся.
Звук взводимых курков обреза охотничьей двустволки сложно перепутать с каким-то другим звуком. А вот чувство, когда прямо ему в мошонку смотрели стволы, Морхольд испытывал до этого всего один раз. Надеялся, что больше не испытает. Увы, ошибся.
Кликман дернул губой и прижал стволы сильнее. Морхольд понял, что палец того очень уж сильно дрожит на спуске.
– Беда… – он глянул в глаза Кликману и увидел кроме злобы еще и безразличие. Безразличие к его, Морхольда, жизни.
Багира повернула голову на шорох позади. Одноглазый, вроде бы вздремнувший, снова оказался рядом. Женщина, сама того не желая, улыбнулась. Два полуночника, которым и спасибо никто не скажет.
– Поспал, – одноглазый сел рядом, разложив спальный мешок. – Двигайся, так теплее.