– Конечно, вы правы. Мы можем заставить Расалома прийти за нами, вместо того чтобы самим броситься к нему и сдаться на его милость. Это тоже будет своего рода победой. – Он дотронулся локтем до Сильвии: – Миссис Нэш, если позволите, я покажу вам апартаменты, которые приготовил для вас.

Когда они ушли, Билл повернулся к Нику:

– Хочешь, я отведу тебя в твою комнату, дружище?

Ник смотрел, не отрываясь, на пламя в камине. К удивлению Кэрол, он ответил:

– Я хочу смотреть на огонь. Хочу увидеть, куда денется пепел.

Кэрол бросила быстрый взгляд на камин, собираясь мгновенно отвернуться, если кожа Расалома все еще там. Но ее там не было – по крайней мере, Кэрол ее не увидела. Остались только горящие поленья.

– Пепел выйдет через трубу и улетучится вместе с дымом, Ник, – произнесла Кэрол.

– Не весь. Вон часть его – на окне.

Кэрол обернулась и только сейчас заметила, что к оконному стеклу прилип пепел. Она ахнула и схватила Билла за руку, обнаружив, что пепел налип на стекло, образовав на нем серый узор – силуэт обезглавленного человека, распластанного на стекле, подсвечиваемого неярким предзакатным светом.

Билл торопливо подошел к стене и нажал кнопку. Шторы опустились на окна.

– Пожалуй, я лучше провожу тебя в комнату.

– Я не могу туда возвращаться. – От одной мысли о кучке грязи на ковре – напоминании о том, что он собирался сделать, – ей стало дурно.

– Прости, – сказал он. – Я как-то не подумал об этом.

Кэрол посмотрела на Билла. Она не знала, как это можно сказать по-другому, поэтому сказала напрямик:

– Могу я остаться с тобой?

Он посмотрел на нее, помедлив, потом протянул руки, привлек ее к себе и поцеловал.

– Я каждый день хотел этого, – сказал он, вздохнув. – Мечтал об этом годами. Десятилетиями. Мне кажется, я всегда этого хотел.

Она заглянула в его синие глаза:

– Нам уже пора, правда?

Он кивнул:

– Да. Думаю, нам уже давно пора.

Он взял ее за руку и повел к себе в комнату.

* * *

Радио, ФМ-диапазон:

(Тишина в эфире.)

~~

За всю свою жизнь Кэрол занималась любовью только с двумя мужчинами – своими мужьями. Но ни один из них не был таким нервным, как Билл. У него дрожали руки, когда он расстегивал и помогал снимать ей одежду, когда ласкал ее.

– Я девственник, – говорил он, когда они лежали обнаженные, прижавшись друг к другу. Голос его тоже дрожал. – Я прожил полвека и до сих пор оставался девственником.

– Зато я не девственница, – сказала Кэрол и помогла ему войти в себя.

Его страсть полностью компенсировала недостаток опыта. Кровать буквально стонала от их любовных упражнений. Это было как в горячке, неистово, и для Кэрол чересчур быстро. Но, несмотря на это, у нее перехватило дыхание, как и у Билла. Она прижимала его к себе все крепче, наслаждаясь тем, что он в ней, теплый и мокрый.

Потом она услышала, как он тихо плачет, положив голову ей на плечо.

– Билл? Что с тобой? Все в порядке?

– Нет. То есть да. Я не знаю. Просто я... подумал... об утерянном времени. Это так прекрасно. Никогда в жизни я не испытывал такой близости. Мне уже пятьдесят, Кэрол. Можно по пальцам сосчитать дни, отведенные нам, а я только сейчас понял это. Столько лет потеряно! Вся моя жизнь прожита напрасно! Какой же я идиот!

– Не говори так, Билл! Чтобы я никогда больше не слышала этих слов! – Она разделяла его горькое чувство, но одновременно сердилась на него. – Ты прожил жизнь не зря. Может быть, ты верил не в то, во что надо, но поступал всегда по справедливости. Всю жизнь ты был отцом для сотен потерянных и брошенных детишек, первым и, возможно, лучшим из отцов, которого они когда-либо знали. Ты не мог бы всего этого делать, если бы имел жену и собственных детей. Не смог бы посвящать несчастным малышам все двадцать четыре часа в сутки. Так что время это вовсе не было потерянным. Ты изменил кое-что в этой жизни. Очень сильно изменил. На свете живет много мужчин, которые помнят тебя, у которых ты в сердце. Уверена, они хорошо обращаются со своими детьми, потому что в свое время ты хорошо обращался с ними, потому что подал им пример. Это наследство, Билл, которое передавалось бы из поколения в поколение, если бы не Раса-лом, замысливший покончить со всеми поколениями сразу. Так что не смей говорить, что ты зря прожил жизнь – по крайней мере, при мне.

Выждав долгую паузу, Билл приподнял голову и поцеловал ее.

– Я люблю тебя, – сказал он. – Я любил тебя со щенячьим восторгом еще в школе, а потом зарыл это чувство, словно щенок свою кость в дальнем углу двора. Но оно никогда не проходило. Думаю, я всегда любил тебя.

– А я думаю, что какая-то часть меня всегда тебя немножко любила. А теперь я люблю тебя вся – и очень сильно.

– Как хорошо! Значит, мы снова это сделаем. Скоро.

– Скоро – это когда?

– Давай сейчас.

И тут она почувствовала, что он снова стал твердым внутри нее.

– О, мой милый!

3. ПОСЛЕДНЕЕ ДЕЙСТВИЕ

Из передачи радио ФМ-диапазона:

"Джо: Сейчас четыре часа дня. До захода солнца осталось десять минут.

Фредди: Да. И если кривая Сапира вычерчена верно, то это наш предпоследний закат. Будем надеяться, что Сапир ошибся".

* * *

Глэкен разместил Сильвию и ее сына в приготовленных для них комнатах и возвращался к себе, когда Джулио – маленького роста мускулистый мужчина, владелец того самого бара, в котором, в компании Джека, Глэкен впервые принял пинту «Храбрости», – подбежал к нему в коридоре.

– Мистер Глэкен! Там внизу какая-то женщина спрашивает Джека!

– А что ей нужно? Надеюсь, вы впустили ее? – К тому времени уже стемнело. Улицы стали смертельно опасны.

– Да, но я оставил с ней в вестибюле человека. Дело в том, что я не могу отыскать Джека, а она просто с ума сходит от желания его увидеть.

– Не та ли это женщина, которую он отправил в укрытие?

– Джия? Исключено. Джию я знаю. Эта дама – темнокожая. Говорит, что ее зовут Калабоди или что-то в этом роде.

Глэкен прикрыл глаза и заставил себя спокойно подумать, не послышалась ли ему последняя фраза. Неужели это так? Неужели это действительно она? Или Расалом снова решил поиграть с ними?

Ну что же, очень скоро он об этом узнает.

– Проводите ее наверх. Немедленно.

Чуть позже, когда Глэкен стоял, ожидая, у дверей своей квартиры, Джулио вышел из лифта с тоненькой смуглокожей, черноволосой женщиной. Одежда ее была изодрана, руки и лицо перепачканы грязью, в широко раскрытых темных глазах, миндалевидных, чуть диких, читалась невероятная усталость. Глэкен представлял ее себе совсем другой, но подумал, что это дают о себе знать годы, скрытые под гладкой кожей.