Преподавательница разделила студентов на две группы, мужскую и женскую, и предложила им самостоятельно определить род компьютера по-французски и привести по четыре довода.
Мужская группа решила, что компьютер, женского рода (la computer), потому что:
1. Внутренней логики компьютеров не понимает никто, кроме их создателя.
2. Язык, на котором компьютеры общаются с другими компьютерами, не доступен никому, кроме них самих.
3. Даже малейшие ошибки сохраняются в памяти компьютера для возможного рассмотрения и использования в дальнейшем.
4. Стоит связаться с этой штукой, как начинаешь тратить половину заработка на аксессуары для нее.
Женщины дружно засмеялись.
— Погодите, — предупредил Даня, — это еще не все. Женская группа пришла к выводу, что компьютер мужского рода (le computer), и вот почему:
1. Если хочешь, чтобы он работал, сперва его надо разогреть.
2. Данных у него полно, но думать самостоятельно он не умеет.
3. Предполагается, что он должен помогать тебе решать проблемы, но часто оказывается, что ОН И ЕСТЬ ПРОБЛЕМА.
4. Только свяжешься с одним, как начинаешь понимать, что стоило немного подождать и выбрать модель получше.
— Чудный анекдот, — сказала Элла, отсмеявшись и утирая слезы на глазах. — Мне бы только все запомнить. Я его студентам расскажу.
— Так, мы распаковались… — объявил Даня. — Еще несколько штрихов… Вот ваша киса. А анекдот… Хотите, я вам его запишу? — тут же предложил он. — Вот, создаю папку «Анекдоты». В Интернете таких полно. Я вам покажу, где искать.
— Какой замечательный парень, — сказала Элла, когда Даня попрощался и ушел.
— Да, он ничего, — сдержанно отозвалась Юля.
Элла побоялась добавить что-либо еще, хорошо зная строптивый нрав дочери. Ей оставалось только молиться.
Даня оказался образцовым ухажером. Он свято соблюдал все условия, не лез с нежностями, смешил ее и делал такие подарки, от которых Юля не могла отказаться. Узнав, что она любит Дженис Джоплин и Джексона Поллока, он скомпоновал несколько аудио-, видеофайлов, где картины Поллока сопровождались песнями Джоплин, и прислал их ей по электронной почте. У нее сразу переполнился почтовый ящик. Тогда он пришел и показал ей, как переводить почтовые приложения в обычные компьютерные папки. Потом объявил, что ее компьютер, вернее, прежний компьютер ее матери, устарел, и приволок ей новый — с мощным процессором, который укомплектовал сам, и с плоским экраном.
Юля приняла подарок как должное. Элла пришла в ужас и хотела заплатить, но Даня слушать ничего не стал. Объяснил ей, как дважды два, что у него на работе такого барахла навалом, девать некуда, что ничего это не стоит, только место занимает. Старый компьютер он отнес в детский дом, над которым шефствовала Никитина фирма.
С замиранием сердца Даня пригласил Юлю к себе домой, почти не сомневаясь, что она откажется. Она согласилась. Никакой опаски у нее не было, она знала, что в случае чего сумеет постоять за себя. Да нет, на самом деле она давно уже убедилась, что Даня ей ничем не угрожает. Нет, если уж совсем начистоту, он, конечно, был опасен, потому что безумно влюблен. Но почему-то с ним ей было не страшно.
Походила по его квартире, осмотрела плазменный экран на стене, фильмотеку, в которой преобладала гангстерская и мафиозная классика…
Ее поразило количество книг, особенно поэзии.
— Неужели ты все это читал?
— Да. Я люблю стихи.
— А сам пишешь?
Опять вопрос был задан с подвохом. Если бы он принял это за приглашение, если бы начал душить ее своими виршами, Юля в ту же минуту «вычеркнула бы его из завещания», как они с Ниной говорили. И опять, не признаваясь в этом даже самой себе, она ждала ответа с трепетом. Но и на этот раз Даня не заметил подвоха.
— Пробовал в отрочестве, но я так люблю хорошие стихи, что не хотелось примешивать к ним свои, плохие. Я почти сразу бросил. До сих пор вспомнить стыдно.
— А какие стихи хорошие?
Он прочел ей «Соловьиный сад» Блока. Юля, конечно, стала капризничать и придираться.
— Специально наизусть учил? — язвительно осведомилась она.
— Нет, просто запомнил. Это легко запоминается. Очень красивые стихи.
— Ну и какой в них смысл? Зачем он ее бросил?
— Потому что вспомнил о своем осле, — терпеливо объяснил Даня.
— Но осел-то оказался чужой! И теперь он ни то ни се: и работу потерял, и девушку, — стояла на своем Юля. — Если ему так дорог его осел, зачем он пошел в соловьиный сад?
— Он влюбился. Об осле забыл. Обо всем на свете забыл. Влюбился, — грустно повторил Даня.
— Так влюбился, что бросил ее ради какого-то дурацкого осла! — буркнула Юля.
— А может, будь он другим, она не отворила бы ему двери, — предположил Даня.
— И в результате все несчастны! — подытожила Юля. — Прочти это моей маме. Она любит безнадежные истории.
— Эту она и без меня знает, я уверен. А ты любишь истории со счастливым концом? — спросил Даня.
— Я в них не верю. — Она бросила на него сумрачный взгляд исподлобья. — Но я просто не понимаю, какой смысл всех делать несчастными, когда автор мог все придумать как-то иначе.
— Э, нет, не скажи. Автор над своим замыслом не властен, — возразил Даня.
— Как это? — удивилась Юля.
— Ну, у плохого автора все получается легко. Нужен счастливый конец? Будет счастливый конец. У плохого автора Вронский женился бы на Анне, и они жили бы счастливо в Италии, а Каренин в Петербурге нянчил бы их детей. А у хорошего писателя герои выходят из-под контроля. Вот Пушкин пишет: «Какую шутку сыграла со мной моя Татьяна! Она — замуж вышла!» Вронский у Толстого вдруг решил стреляться. И ничего авторы с этим поделать не могут. Герой живет по своим законам. В этом и состоит величие Пушкина и Толстого. Да любого талантливого автора. А Блок вообще остро чувствовал трагическую необратимость жизни. Нельзя войти дважды в одну и ту же реку…
— Я этой дурацкой поговорки вообще никогда не понимала, — перебила его Юля. — Если река, допустим, Днепр или Волга, почему я не могу войти в нее столько раз, сколько захочу?
— Река течет, — объяснил Даня. — Та вода, что окружала тебя секунду назад, уже утекла, с каждой секундой все меняется. Ты не можешь удержать эту воду на месте.
— Ну и что? Все равно это все та же Волга или все тот же Днепр, — упорствовала Юля.
— Река — это символ времени, — возразил Даня. — Время необратимо. Именно об этом говорит Блок. Каждый поступок раз и навсегда меняет все. Герой мог не войти в соловьиный сад, но тогда поэма была бы совсем другой. Он просто ходил бы каждый день мимо этих ворот и тосковал. Кто там? Что там? Но он рискнул и вошел. Не откликнуться на зов своего товарища он тоже не мог. Но обратной дороги нет, он оказался в Лимбе. Это такое преддверие ада, где блуждают неприкаянные души, не принятые ни в ад, ни в рай. Помнишь, как он сам говорит: