— Нет, мама, не скажи, — вмешался Феликс. — Ты изумительная пианистка и прекрасно это знаешь. — Он повернулся к Элле и Юле. — Как-то раз в конце 60-х Артура Рубинштейна уговорили поучаствовать в жюри конкурса Шопена в Варшаве. Он приехал, посидел, послушал… А когда его попросили поделиться впечатлениями, сказал: «Все играют прекрасно, но хочется взять секундомер и засечь, кто первым пришел к финишу».
Женщины засмеялись, хотя Юле пришлось с ходу догадываться, кто такой Артур Рубинштейн.
Потом гостьи стали прощаться: Божена Яновна старалась держаться бодро, но было видно, что она устала. Она расцеловала на прощание и мать, и дочь, взяла с них слово, что в самом скором времени они придут снова и приведут Даню Ямпольского.
По пути домой Юля прижалась к матери.
— Она славная…
— Смотри-ка, ты и другие слова знаешь, кроме «клевый» и «супер»!
— Да ладно, мам, хватит на меня нападать! Ей понравилось. Я не о том. Я хочу сказать, что квартира все-таки мрак! Неужели ты будешь там жить? И от работы далеко.
— Ничего, меня Феликс будет возить. Он же на машине. И он собирается вернуться к нам в «Лумумбу». — Иногда Элла по старой памяти все еще называла так Университет дружбы народов. — Скажи мне лучше другое: ты-то как ко всему этому относишься? Примирилась с тем, что мы поженимся?
— Да женитесь себе на здоровье! — досадливо отмахнулась Юля и вдруг расплакалась навзрыд.
— Господи, доченька, что с тобой? — испугалась Элла. — Не надо было шампанского пить.
— Да я не пила! — справившись со слезами, воскликнула Юля. — Так, только чуть попробовала. Кислятина.
— Что ты плачешь?
— Мам, ну не могу я без тебя жить, понимаешь? Я с тоски повешусь!
— Не смей так говорить! Думать не смей! — Элла даже стукнула ее с досады. — Я тебя избаловала. В детстве с рук не спускала. Мне казалось, что так правильно. Юля, ты взрослый человек. Сама же скоро замуж выходишь, а говоришь такие глупости. Никуда я от тебя не денусь. Можно подумать, я на край света уезжаю…
— В Йоханнесбург, — подсказала Юля.
— Вот именно. Вот ты вспомни, что Божена Яновна говорила. Она своего мужа не любила. Кстати, это был чудовищно бестактный вопрос. Я готова была сквозь землю провалиться. Но сейчас не об этом. Она сказала, что муж подарил ей сына. А вспомни, сколько лет ей пришлось прожить в разлуке с сыном, пока он работал в Йоханнесбурге? И самое ужасное, что это моя вина. Он уехал, чтобы со мной не встречаться. Потому что я его прогнала.
— Нет, мам, он же сам говорил, что это его жена. Она все это подстроила, чтобы он с тобой не встречался.
— Но он мог отказаться! — горестно вздохнула Элла. — Он мог остаться здесь. Ну, уйти из «Лумумбы». Он же преподавал в Институте стран Азии и Африки. Он мог остаться здесь, с матерью. А он уехал.
— Ты ни в чем не виновата! — решительно заявила Юламей.
Может быть, атмосфера лимузина располагала к душевной откровенности, но мать и дочь так и просидели обнявшись, так и проплакали до самого дома.
Вернувшись домой, Элла, как и обещала, пошла звонить Феликсу, а Юля проскользнула к себе в комнату и включила компьютер. У нее было средство общения получше телефона. Она врубила «аську» и выложила Дане всю историю по полной программе.
— Если ты передумал на мне жениться, скажи сразу. А то приготовления уже идут полным ходом.
— Да ни в жисть! Это не по-пацански. Не дергайся, все будет оки-доки.
— Не врубаешься. Готовится Большой Хурал родственников. Двойная свадьба. В Москве и ресторанов-то таких нет.
— Спокуха, шеф, не надо джаза. Рестораны есть. Мы с Никитой все сделаем в лучшем виде.
— А ты выдержишь наплыв? Меня жуть берет.
— Знаешь, что делает цветная ткань в горячей воде? Мы слиняем. Как насчет медового месяца?
— Я не могу. Только что на работу поступила. Как я им скажу, что мне отпуск нужен? Вот летом, когда театр уедет на гастроли…
— Ладно, отложим. У нас вся жизнь будет один сплошной медовый месяц. Не тушуйся, малыш, прорвемся. Со свадьбы сбежим. Им необязательно знать, что ты работаешь в театре. Скажем, что у нас путевки горят.
— Нет, я не хочу врать. Как насчет завтра? Сможешь слинять с работы? Я к двенадцати управлюсь.
— У тебя щадящий режим. А я вкалываю по полной, как папа Карло. Дам знать, когда вырвусь. Не занимай вечер.
— О’кей. Все, я спать хочу, умираю.
— Ну и давай. Работу не проспи.
— Не просплю. Край случ, мама разбудит. Дань, а где мы жить будем?
— Вариантов море. Продаем твою квартиру в Беляеве и мою в Калошином, на вырученные деньги покупаем что хотим, где хотим.
— Это еще что мама скажет. Это ее квартира.
— Есть у меня подозрение, что твоя мама нас не подведет. Эй, кто-то спать хотел, или мне послышалось?
— Уж и поговорить нельзя. Ладно, превед, кросавчег!
— И тебе превед!
На этом они расстались.
Приготовления к свадьбе оказались на удивление веселыми, а вовсе не нервными, какими их описывают в романах и показывают в фильмах. Может быть, потому, что на этот раз за дело взялись люди, которым была решительно безразлична форма ледяной скульптуры, расположение приборов и цвет платья подружки невесты.
Вопреки опасениям Эллы все старшие братья и сестры Феликса и оба его сына согласились приехать. Она настояла, чтобы он объяснил им все заранее, устроил общий сбор со своими тремя братьями и двумя сестрами, а сыновьям выслал ее фотографию. Чтобы потом не было никаких недоразумений. Семья генерала Лещинского собралась на «смотрины невесты» в квартире его вдовы. Если и был легкий шок, Божена Яновна сумела его сгладить. Во всяком случае, все они поздравили Феликса и подтвердили, что на свадьбу придут обязательно. Сыновья, работавшие в таких интернациональных городах, как Нью-Йорк и Женева, преодолели шок еще легче. Они написали, что заранее договорятся о краткосрочном отпуске и приедут.
Когда все перезнакомились, Никита посоветовал Феликсу вплотную заняться ремонтом генеральской квартиры и устройством своего гнезда, а все предсвадебные хлопоты взял на себя. На правах Даниного посаженого отца нанял лучшую фирму по подготовке свадеб. Служащих фирмы вдохновил необычный случай — совместная свадьба матери и дочери.
— Мне с вами никогда не расплатиться, — только и сказал Феликс.
— Я этого не слышал, — ответил Никита. — Мне эти дети дороги как никто после моей жены. Нет, наравне. Они вам из скромности не рассказали, но моя Нина сидела в тюрьме по ложному обвинению, и они оба, тогда еще не зная друг о друге, вытаскивали ее оттуда.
— Я все-таки должен заплатить хотя бы за своих родственников и друзей, — настаивал Феликс.