Прервав свои записи, Скотт вместе с доктором Уилсоном осмотрел ногу Аткинсона. Выглядела она все еще угрожающе, наверняка понадобятся еще три-четыре дня, чтобы доктор смог чувствовать себя уверенно. А главное, ему нужен был покой. Чтобы не связывать себе руки, Скотт решил оставить Аткинсона в палатке, под опекой матроса Крина. Но прежде чем выйти на маршрут, он отправил лучшего лыжника экспедиции норвежца Трюгве Грана с почтой на мыс Хат-Пойнт, к Старому Дому. Он вернулся лишь через четыре часа; к тому времени метель уже была такая, что «почтальон чуть было не прошел мимо стоянки, причем никаких особых новостей не привез: жизнь в Старом Доме, как и в базовом лагере, шла своим чередом.»
Поскольку оставить стоянку решено было утром, в надежде на то, что к тому времени метель уляжется, капитан Скотт принялся анализировать снабжение своей экспедиции. Он вообще считал, что в ряду других научных изысканий большое значение приобретает умение полярников правильно рассчитать груз своей санной экспедиции, калорийность ее питания и экипировку.
«Чем больше, — излагал он свои соображения на страницах дневника, — я размышляю над оборудованием нашей санной экспедиции, тем больше убеждаюсь, что мы недалеки от идеала возможного в данных условиях для цивилизованного человека. Хотя определить грань, отделяющую необходимость от роскоши, довольно трудно. Можно было бы уменьшить вес груза во вред выгоде, но все, что удалось бы при этом сэкономить, составляло бы мизерную часть груза.
Если предположить, что доведенная до крайности борьба за существование заставила бы нас выбросить все предельно необходимое, то после этого мы сохранили бы в течение этого трехнедельного путешествия: топлива для кухни — сто фунтов; кухонного оборудования — сорок пять; одежды, вещей личного пользования — сто фунтов или что-то около этого; палаток — тридцать, инструментов и всего прочего — сто фунтов. То есть половину груза одних только саней, а их десять, или около одной двадцатой части всего нашего багажа. Если эта часть груза составляет все, что при некоторых обстоятельствах можно отнести к рубрике „предметы роскоши“, то из этого вытекает, что уступка, сделанная комфорту, даже не стоит разговора. Такой жертвой мы никак не увеличили бы количество пройденных нами миль.
После этого кто-то может решить, что нами взято много провизии: порция — тридцать две унции в день на человека. Я хорошо помню, как мы изголодались в 1903 году, просидев четыре или пять недель на двадцати шести унциях, и абсолютно уверен, что за это время мы потеряли много жизненных сил. Допустим, что четыре унции в день еще можно было бы сэкономить; на всех нас вышло бы три фунта в день или шестьдесят три фунта за три недели, то есть одна сотая частицы нашего настоящего груза. И от такой незначительной разницы зависит хорошее физическое состояние людей, пока при них есть животные, потребности которых соответственно значительно больше, нежели потребности людей…»
Завершив свои провиантские изыскания, Скотт прочел их каптенармусу экспедиции Бауэрсу. Тот с минуту молчал, думая о чем-то своем, затем, словно бы опомнившись, встрепенулся:
— Да-да, вы правы, господин капитан. Все последующие экспедиции будут признательны нам. А ваши снабженческие выкладки станут воспринимать как наставление человека, не единожды лично прошедшего через все это ледовое безумие.
Когда Кемпбелл поднялся на верхнюю палубу, там уже собралась почти вся команда. Вскинув бинокль, лейтенант увидел на флагштоке мачты норвежский флаг и разразился такой бранью, каковой позавидовал бы шкипер любой китобойной шхуны. В этой «мертвой стране мертвых» лейтенант способен был искренне обрадоваться любому суденышку, под любым другим флагом, но, черт возьми, только не этому!
— Вам не кажется, что мы слегка припозднились со своим визитом, лейтенант? — флегматично спросил Пеннел. Только что по корабельному переговорному устройству он отдал команду сбавить ход и двигаться, имея Норвежца на траверзе правого борта, и теперь ждал реакции Кемпбелла.
— Если учесть, что на берегу уже стоят две палатки, то припозднились мы основательно.
— Не исключено, что где-то неподалеку уже разбит базовый лагерь Амундсена.
— Или же люди Норвежца трудятся над ним. Причем обратите внимание, сколь удачно выбраны места — и для стоянки судна, и для лагеря.
С минуту они молчаливо наблюдали за все больше открывающимся кораблем норвежцев. Напряжение, царившее в это время на палубе, могло бы сравниться с напряжением команды, капитан которой принял решение взять корабль противника на абордаж.
— И все же!.. Кто бы мог предположить, что Амундсен уже здесь?! Представляю себе состояние Скотта, когда вы доложите ему об этой экспедиции Норвежца.
— Насколько мне помнится, — с какой-то задумчивой напыщенностью проговорил командир барка, — Норвежец по-джентльменски предупредил нашего капитана, что «Фрам» идет к Антарктиде?
— С того момента, когда этот бродячий викинг решил навязать нам антарктическую гонку к Южному полюсу, понятие «джентльмен» к нему уже не относится, — рассудил Кемпбелл.
— А вот Амундсен почему-то считает, что Южный полюс принадлежит всем, а значит, никому конкретно. Как, впрочем, и Северный. Как прикажете воспринимать подобный подход, который уже давно признан международным?
— Все это уже праздное философствование, — поморщился Кемпбелл, — а надо бы каким-то образом сообщить Скотту о появлении соперника. Жаль, что не существует способа сейчас же связаться с капитаном Скоттом.
— Для начала следует разведать планы Норвежца. Вдруг обнаружится, что полюс в эти планы не входит?
— «Если полюс не входит в его планы», то это не об Амундсене, — покачал головой Кемпбелл. — Он не из тех людей, кто способен спокойно наблюдать, как буквально у него под носом добывают «приз века», причем добывают вместе со всемирной славой.
Появление в бухте судна капитана Скотта тоже привело норвежцев в состояние легкого шока. На палубе «Фрама» собрались почти все, кто находился на корабле, однако командир его, Торвальд Нильсен, поначалу отнесся к прибытию англичан с холодной сдержанностью. Единственным проявлением внимания стал спуск шлюпки с вестовым, который после высадки должен был пройти четыре мили от кромки берега до базы Амундсена, чтобы сообщить о прибытии нежелательных гостей. Впрочем, с отправкой вестового капитан норвежского барка тоже не торопился.
Когда Пеннел велел дежурному матросу сообщить сигнальной флажковой азбукой, что просит командира принять его у себя с дружеским визитом, Нильсен ответил традиционным сигналом: «Жду на борту». Причем тут же поинтересовался: «Сам капитан Скотт на судне?» И лишь получив ответ, из которого следовало, что капитана первого ранга Скотта на «Терра Нове» нет, а старшим офицером на борту является первый помощник командира судна лейтенант Кемпбелл, тут же отправил матроса Людвига Хансена на берег как гонца в лагерь Амундсена. Ну а встречать гостей на палубе «Фрама» поручил своему первому помощнику, лейтенанту военно-морского флота Норвегии Ялмару Ертсену, исполнявшему также обязанности судового врача.