Во сне Роберт вспомнил, что за все время прогулок по прожженной африканским солнцем палубе так ни разу и не решился обнять Кетлин, хотя очень хотелось этого. В невыносимо душной каюте она тоже сторонилась его, поскольку то страдала от жары и морской болезни, то стеснительно переживала период, как она выражалась, «женской непригодности».
Последнее, что ему запомнилось — они с Кетлин стоят на палубе, но уже не обнимаются, а держатся за руки и неотрывно смотрят друг другу в глаза.
Что произошло потом, Скотт, который никогда не был ни любителем, ни толкователем снов, объяснить не мог. Он лишь помнит, что паруса и палуба неожиданно исчезли, а Кетлин, отдаляясь от него куда-то в поднебесное пространство, множество раз произнесла одни и те же слова, смысл которых Роберт считывал с ее ярких, выразительных и таких пленяющих губ: «Зачем, Роберт?! Куда и зачем?!»
С этими же словами: «Куда и зачем?!» — он и проснулся, но уже от прикосновения руки не Кетлин, а Бауэрса, который в последнее время добровольно и негласно взял на себя обязанности адъютанта.
— Пора выступать, сэр.
— Если вы так считаете… — сонно согласился Скотт.
— Этого требует обстановка, сэр.
— И что нас ожидает на этот раз, предсказатель вы наш?
— Температура минус тридцать, ветер попутный, почти солнечно, поверхность твердая, — по-военному отрапортовал Бауэрс.
— Твердая поверхность и ветер — это хорошо, — пробормотал капитан, с помощью Генри выбираясь из мешка и тут же приказывая сложить палатку и готовиться к движению. — Будем надеяться, что нас ожидает не самый трудный день.
— В любом случае, самое время выступать, сэр, не тратя времени на завтрак.
— Вы слышали, как четко доложил о ситуации на маршруте лейтенант? — спросил Роберт доктора Уилсона, когда все вещи и палатка были уложены на сани.
— Вы знаете, что когда, в последний момент, вы вдруг решили включить в группу Бауэрса, я это решение не приветствовал, — напомнил доктор капитану, увлекая его чуть в сторону от саней.
— Но теперь мне даже трудно представить себе наш марш-бросок к полюсу без этого славного парня.
— Признание, конечно, запоздалое, тем не менее… Однако о впечатлении от доклада я спросил потому, что хотел бы точно так же каждый вечер слышать ваш доклад. Только уже — о состоянии здоровья каждого из нас. В том числе — о моем и вашем собственном. Если надо осматривать раны каждого из нас — осматривайте.
— Отныне я буду делать это более тщательно. К тому же стану основательно осматривать членов экспедиции, — пообещал Уилсон. — Хотя, как вы понимаете, медицинские возможности мои весьма скромны.
— Сам осмотр врачом уже придает пациенту кое-какую уверенность. Или, может, я ошибаюсь?
— Во всяком случае, должен придавать, — признал Уилсон.
— Вот и действуйте, доктор. С каждым днем наша палатка все больше напоминает мне полковую санитарную повозку, оказавшуюся у самого поля сражения. Вам, думаю, тоже.
Поверхность действительно оказалась твердой, санные полозья скользили неплохо, поэтому еще до завтрака группе удалось пройти более семи миль. Довольный этим, Бауэрс уже наметил площадку, на которой они намеревались устроить себе завтрак, и Скотт дал согласие на привал.
Все вроде бы шло хорошо, как вдруг, отойдя буквально два-три метра от санок, капитан, а вслед за ним и унтер-офицер Эванс пробили весом своих тел нетолстый снежный покров и провалились в трещину. Это произошло настолько быстро, что остальные трое полярников даже не успели заметить, когда и куда их товарищи исчезли. К счастью, трещина оказалась неглубокой, но при падении Эванс получил такие ушибы, что на дне ее оказался уже без сознания. Скотт тоже довольно сильно ушибся, но тут же позвал на помощь.
Сообразительный Бауэрс сразу же принес постромки; капитан обвязал медленно приходившего в себя унтер-офицера, и вместе они с трудом извлекли страдальца на белый свет. Несколько минут Эванс лежал на снегу, у саней, в окружении товарищей, все еще плохо соображая, где он и что с ним произошло, а доктор Уилсон тем временем ощупывал его, пытаясь выяснить, нет ли переломов. Эванс очень слабо реагировал на эти усилия врача. Завершая осмотр, Уилсон вздохнул с облегчением.
— Конечно, лучше было бы осмотреть господина Эванса в оголенном виде, на кушетке, — беспомощно развел он руками.
— Но в наших условиях это невозможно, — жестко напомнил ему Скотт.
Уилсон попытался ощупать и его самого, однако капитан заявил, что он в порядке и посоветовал не тратить на него времени.
— Судя по реакции Эдгара, особых травм у него не появилось, — продолжил Уилсон. — Голова тоже цела. По всей вероятности, у него легкое сотрясение мозга на фоне общей ослабленности организма.
— Покоя, усиленного питания и госпитализации гарантировать господину Эвансу не могу, — все в том же, на удивление жестком тоне отреагировал Скотт, как бы не обращая внимания на самого унтер-офицера, который, с помощью усердного Бауэрса, сумел приподняться и теперь сидел, прислоняясь спиной к санной поклаже.
— И все же я посоветовал бы сделать часовой привал, — оценивающе присматривался к поведению унтер-офицера Уилсон, — чтобы потом не пришлось делать слишком частые остановки.
— Хорошо, — согласился Скотт, — ставьте палатку. Завтрак и отдых в пределах двух часов. Извините, унтер-офицер, это все, чем я способен вас облагодетельствовать, — только теперь склонился он над Эвансом. — Как вы себя чувствуете?
— Закоренелым неудачником, — мрачно и едва слышно ответил тот, и тут же запрокинул голову на тент.
— Мы все чувствуем себя такими же неудачниками, — заверил его капитан, обрадовавшись, что унтер-офицер понимает его и даже способен на проявление юмора. — Поэтому вы — не исключение.
Скотт приподнялся и взглянул на лицо Эванса. Бледно-серое, лишенное каких бы то ни было эмоций, оно было похоже на посмертную маску. Капитан еле сдержался, чтобы, глядя на него, не перекреститься. Глаза унтер-офицера тоже не выражали ничего, кроме застывшего удивления тем, что, оказывается, он все еще в этом мире, а не где-то там…
— Хорошо, отдыхайте, унтер-офицер, — произнес Скотт, направляясь на помощь спутникам, которые устанавливали палатку, — только постарайтесь как можно скорее прийти в себя и плотно позавтракать.
— Постараюсь, сэр, — едва слышно проговорил Эванс.
Когда палатка была установлена, Бауэрс хотел поднять унтер-офицера и завести его внутрь, однако Уилсон сдержал этот благородный порыв.
— Не нужно, лейтенант.
— Вы так считаете? — ошарашенно уставился на него Бауэрс.
— Он должен подняться сам. Взбодриться, набраться сил и подняться. В этом его спасение, только в этом.
— Но вряд ли он способен сейчас на такое, сэр.
— Способен, если только хочет выбраться из этого ледового безумия и достичь борта судна.