Геннадий Павлович насупил брови, подошел к дежурной и, покосившись на двоих высоких мужчин в черных костюмах с рациями в руках и крошечными наушниками, спросил:
— Я извиняюсь… Как бы нам кредитоваться?
Дежурная поглядела на охрану и, нахмурившись, сказала:
— Подведете вы меня под монастырь.
— Уж очень вас просим! — прижал Геннадий Павлович руки к груди.
— Христом-богом! — встряла Надежда Клавдиевна. — В такую даль ехали, чтоб Любушку увидеть.
— Чего с вами делать, а? — вздохнула дежурная. — Триста рублей давайте…
Геннадий Павлович представлял аккредитацию несколько иначе и оттого слегка замешкался. Но Надежда Клавдиевна торкнула его в бок, и Зефиров вытащил из внутреннего кармана пиджака сотенные бумажки.
— Погодите вон там, на стульях в гардеробе. Президент сейчас уедет, так вас проведу. Дайте-ка, я вас замкну временно. Уж вы там тихо!
— Да, да, мы тихо, — снова перейдя на шепот, заверила Надежда Клавдиевна и на цыпочках вошла в пустой по причине установившейся теплой погоды гардероб.
— Гена, как ты думаешь, чего президент там сейчас делает? — спросила Надежда Клавдиевна и, не дожидаясь ответа, предположила. — А вдруг, кровь Любе отдает?
Геннадий Павлович страдальчески поморщился.
— Опять ты об этом? Слушать даже смешно.
— А что я такого сказала? Ничего я такого не сказала.
— Как же, отдал он Любе кровь, разбежалась. Не по государственному ты, Надежда, мыслишь. Кровь должен народ отдавать, народа — много. А президент — один. Слышала такое выражение: регионы-доноры? Регионы! А не Кремль-донор. К тому же народу это в радость — два отгула, чай с булочкой. А президенту чаи казенные распивать да в отгулы ходить некогда. Он весь в делах, присесть вон некогда. Да и вообще, Кремль обескровить — дело нехитрое, а вот влить после в него свежей крови — проблема. Может, еще придумаешь — президент ноги свои Любе пожертвует?
— Ноги — нет, — вздохнула Надежда Клавдиевна. — Ноги раздавать, так никаких ног не напасешься.
— То-то и оно, что не напасешься.
— Хоть бы одним глазком глянуть, чего там делается?
Чует мое сердце, наша артистка президенту песни исполняет, — горделиво сообщил Геннадий Павлович.
И прислушался.
— Христос младенец в сад пришел, — выводила Люба и глядела на лимонные облака за окном.
— Да она уже песни поет, — весело сказал знакомый голос.
Люба поглядела на дверь. В дверях стоял президент в накинутом на плечи халате. Люба замолчала. И в тот же миг комната заполнилась людьми. Все, как один, мужчины — сопровождающие лица — были одинаково респектабельны, как нумерованные ручки «Паркер» с золотым пером и ручной гравировкой. На их фоне телевизионщики и фотокорреспонденты выглядели шариковыми авторучками.
Люба успела с удивлением отметить, что известная ведущая, в студии на экране высокая и фигуристая, в жизни оказалась крошечной и худенькой, как модно одетая синичка.
Вторым эшелоном вошли руководители госпиталя в бирюзовой экипировке и выражением хлеба-соли на лице. Последней втиснулась старшая медсестра с огромной керамической вазой, украшенной надписью «С 60-летием!».
— Здравствуйте, Любовь Геннадьевна, — сказал президент и, слегка склонив голову и приподняв одно плечо, с улыбкой подошел к Любе.
Люба второпях засунула руку под одеяло и одернула больничную рубашку, короткую, как летняя ночь.
— Здравствуйте, … отчество из головы вылетело… — смешавшись, произнесла она.
— Ничего страшного, — подсказал президент. — Я ваше тоже, пока шел, забыл. Так что будем просто по именам. Можете даже по фамилии. Фамилию мою знаете?
Сопровождающие засмеялись добрым смехом, давая понять прессе, каким великолепным чувством юмора обладает лидер страны наряду с множеством других уникальных качеств, а самому лидеру — что они, подчиненные, несомненно оценивают его дар к хорошей шутке.
— Фамилию я помню, — сказала Люба.
И все еще раз засмеялись. Смеялись в продолжении встречи много, но не заливисто, колыхаясь и утирая слезы, а корректно регулируя тембр и аккуратно — продолжительность улыбок. Высокие гости знали, где уместен короткий смешок, а где и хохоток колокольчиком. И избегали жизнерадостного ржания, которое могло неправильно внушить главе, что жизнь у его помощников привольная и веселая. Самый полезный для карьеры смех вблизи президента — слегка усталый, мол, плодотворно потрудились, теперь можно на минутку присесть и улыбнуться. И снова за работу на благо страны, чтоб весело ей жилось.
«Продолжительность встречи пятнадцать минут», — вежливо, но строго предупредили из-под правого рукава часы Путина.
«Конечно, конечно, — согласилась Люба. — Я понимаю».
«В рамках строго отведенного времени», — уточнили часы.
Быть гарантом времени России — задача, налагающая большую ответственность. Общаясь с россиянами в многочисленных поездках по стране и во время встреч в Кремле, часы видели, какие надежды возлагают на них пожилые будильники, женские наручные часы, дешевая китайская электроника и роскошные ролексы. И у каждых внутри была туго сжатая пружина, готовая к выстрелу. И эту пружину нужно было умело смягчить. Старые часы, которые уже не могли ходить, были наименее требовательными, лишь изредка просили помочь с углем и дровами да прибавить пенсии, а в основном кланялись и норовили расцеловать. Рабочий ширпотреб, сидевший без зарплаты, хоть и был опасен непредсказуемыми выходками, тоже без устали благодарил гаранта за заботу. Атомные часы интеллигентно сетовали на недостаточное финансирование науки. И только ролексы, разграбившие страну, перекачавшие часы цветного металла за рубеж, норовили урвать еще и еще. Эх, сколько было встреч! Разве забудут когда-нибудь часы президента простую русскую женщину, поведавшую свое горе? Врачи, отметившие день медицинского работника, удалили гражданке детородного возраста обе маточные трубы, решили, что ей и семерых детишек хватит. «Остался у меня один циферблат», — плакала россиянка, хлопая натруженной ладонью по животу. Часы хмурились, они хоть и на семнадцати камнях, а не каменные! Саднило где-то внутри одной из двухсот одиннадцати составляющих часы деталей. Часы переживали о судьбах страны и ходе реформы ЖКХ. Много думали. Совсем перестали спать по ночам. И все ходили, ходили по резиденции. Иногда они советовались со своей супругой — простыми, но надежными, золотыми часами «Чайка». Супруга советовала не спешить. А сами часы президента считали, что часам надо чаще бить, причем, где ни попадя. Правда «Чайка», как ей и полагается, любила море и почти все время проводила в Сочи, так что часам часто приходилось полагаться на мнение правительственных ходиков и думских друзей на час. А те полагали, что время — деньги, и гребли его под себя, не останавливаясь ни на секунду.
«Постарайтесь уложиться», — вспомнив все это, устало сказали часы Любе.