Он постоянно испытывал тревогу. Он на стены лез от одиночества. Поэтому, убедившись, что Риг Гейнс ушел, он открыл несколько коммуникационных каналов и шепнул в пустоту:
– Эй, малышка, ты там?
Ответа на сей раз не последовало.
Ассистентка купила билет до Кунен. Планета была связана со своей звездой приливным резонансом, так что одна сторона ее вечно мерзла, а другая неизменно поджаривалась. Средних размеров, в нескольких световых по Заливу, с единственной пригодной для жизни временной зоной, известной как «Волшебный час». Окислы редкоземельных элементов породили первую фазу коммерческой эксплуатации Кунен, а неподвижные, слегка градиентные полосы заката «Волшебного часа» – вторую, привлекшую инвестиции: пустоши, города-призраки и заваленные рухлядью пляжи привлекали как туристов, так и корпоративных имиджеров, поэтому Кунен во всем гало считалась меккой любых съемок, от аматорской свадебной голографии до «экзистенциального порно» и самых радикальных брендовых инициатив.
Все, кому нравится закат, хотели бы наблюдать за ним вечно; на Кунен, как обещали туристические буклеты, это желание сбывается.
Полдня ассистентка глазела из иллюминаторов ближнерейсового транспортника «Пюи Пюи Мару» на динаточные галлюцинации, струящиеся мимо водорослями в потоке, и твердила себе:
– Не люблю я путешествовать, не люблю я эти дешевые места.
Рядом с ней никто не садился.
Портовая администрация Кунен понятия не имела о «Нове Свинг». Но «ФУГА-Ортоген» им была знакома, поскольку некоторые ее остаточные предприятия продолжали завозить сюда оборудование. Портовые клерки работали много, а получали мало, к тому же, проверив ее личность, даже местные полицейские побоялись рядом с ней садиться; засим ассистентку послали своей дорогой в захолустье. Там, вдали от зон порносафари и рая для экспонометристов, где бесконечный неподвижный день начинал растворять пейзаж фиолетовыми и серо-костяными слоями безжалостного послеполуденного жара, лежала старая Особая Экономическая Зона Кунен, ныне усохшая до полоски полуживых заводов длиной тридцать тысяч миль с севера на юг, там и сям утыканной нищими городками с названиями вроде Дугласа или Скелтона. Пятьдесят лет назад, на гребне лантанидного бума, во многих городках существовали собственные ракетные порты, и как раз в одном таком сейчас оказалась ассистентка. Челнок, доставивший ее, быстро таял в чистых зеленоватых небесах на ионизационном хвосте.
Административные постройки занимали восемь акров и были окружены непритязательными жилыми кварталами. На ветру колыхались полосатые сине-белые палатки. Вздулась от жары краска на указателях, приглашавших посетить давно закрытые магазины. Все, казалось, вымерло вокруг, но в приемной одноэтажного здания, рядом с репродукцией модерновой пригородной парковки 1959-го, ассистентка обнаружила костлявого пожилого коротышку в гольфовой кепке, рубашке с короткими рукавами и бронзовых полиэстеровых плиссированных брюках, лениво бросавшего кости для игры в антрефлекс за полированной деревянной конторкой. К стене были приколоты тысячи выцветших путевых листов. Вывеска у входа гласила:
PERDIDOS E ACHADOS [40] .
– Эй, – сказал старикан, – мы закрылись.
– Я сотню световых лет пролетела, чтоб это услышать?
– Всем сейчас тяжело, – согласился старикашка. Подбросил кости: выпали Веганские Змеиные Глаза, Полет Леви [41] и Облачная Башня.
– В следующий четверг будет четверть века, как мы закрыты, – задумчиво добавил он. – Но если хотите со мной выпить, то тут через дорогу бар.
Она рассмеялась:
– Мечтаешь, чтоб женщина из другого мира тебе выпивку заказала?
– Всем нужно о чем-то мечтать, – сказал он ей. – И по правде говоря, ты сильно на мою мечту смахиваешь.
Он рассказал, что в пору лантанидного бума здесь располагался его офис.
– До меня им владел человек по имени Реноко. Доход у него был почти как у меня, но меньше работы. Тогда все было иначе.
Он оперся локтями на конторку и метнул кости, высоко подбросив их. Белки его глаз напоминали свернувшееся молоко, руки были крупные и мягкие, с выступавшими костяшками и аккуратно подстриженными ногтями, и ни секунды не лежали на месте.
– То были дни мамбо, но к чему тебе это знать?
– Я ищу корабль, – сказала ассистентка.
Вместо ответа он снял с полки зеленую картонную коробку и опорожнил перед ней. Сотни костей – человеческие и чужацкие, парные и непарные – заклацали и поскакали по конторке. Всех цветов и материалов, от кости до рубинового пластика, они мерцали потайными огоньками или встроенной физикой. Старик провел руками над конторкой, и вдруг оказалось, что он сорвал банк. Все кости выпали одной и той же гранью вверх.
– Мы теряем себя, – сказал он и высыпал кости обратно в коробку. И снова опорожнил ее. – Я видел багаж и картинки. В посылках были ржавые клинки. Однажды штука вроде обуви, но мне показалось, что она живая. Мне приносили потерянных детей и потерянные плащи, потерянный антиквариат и, как видишь, кости всех сортов. – Он пожал плечами. – Но ракета в мой кабинет не влезет.
Ассистентка накрыла его руки своими и удержала.
– Не бойся меня, – взмолилась она. – Мой любимый напиток – ром «Блэк Харт», и я провожу свободное время, вдыхая его аромат жженого сахара. А корабль, которым я интересуюсь, зовется «Нова Свинг».
Старик взглянул на нее.
– Подожди здесь, – сказал он.
– Потерял кости? – окликнула она его вдогонку. – Не повезет тем, кто их найдет!
Она прождала его десять минут. Двадцать.
За конторкой было чисто; коробка на полке да пожелтевшие листы на стене. Вообще здесь царил образцовый порядок. Дверь задней комнаты оказалась заперта; еще одна дверь открывала новые виды Экономической Зоны Кунен. Прождав полчаса, ассистентка вышла на улицу и побрела по ней, периодически выкликая:
– Привет? Эй?
Интенсивный послеполуденный свет и резкие тени в пустых переулках. В конце одной молчаливой улицы обнаружились отвалы редкоземельной руды; в конце другой – потрескавшаяся цементная ВПП. Лабиринт, молчаливый и неподвижный, самоподобный во всех направлениях, построенный как временное жилье, но ставший постоянным силами коммерции и психического упадка.