С торга мы ушли довольные. Меня беспокоило только то, какого качества инструменты будут. Ну, скажем, скальпель мне изготавливали и раньше – не такая уж мудреная работа. А вот зажимы и иглы кривые – это сложно.
К моему удивлению и радости, инструменты и в самом деле оказались неплохи. Иглы с режущими кромками по всей длине, ушко с прорезью для быстрой заправки нити. Иглодержатели фиксировали иглы без проворотов и проскальзываний. Даже отполированы инструменты были на совесть.
– Это уж внук мой, Алексей, старался, ножное точило приспособил, только вместо камня – кожу бычью поставил.
Кузнец полюбовался еще раз на инструменты, обернул их тряпицей и отдал мне.
Теперь мне нужны были нитки, которые я без труда приобрел.
– Из-за Стены, синдские, – пояснил торговец. – Самый лучший шелк.
Ну а уж опий для обезболивания я нашел без проблем – торговали им в нескольких лавках наряду с другими товарами.
Теперь у меня было все необходимое для операций, за исключением, пожалуй, кетгута. Шелком шить хорошо, но есть у него один недостаток – он не рассасывается после операции. Для наружных швов – то, что надо: зажила рана – подрезал один кончик узла и вытащил нить. А внутри тела желателен кетгут. Это тоже нити для швов, изготавливаются из бараньих кишок, обладают замечательным свойством – через десять-пятнадцать дней после операции, в зависимости от толщины, нити рассасываются без следа. За это время ткани, края которых были стянуты кетгутом, срастаются.
Вздохнул я тяжело, да делать нечего. Надо исходить из того, что есть.
В своей комнате я положил шелковые нити в хлебное вино – так здесь называли самогон – для стерилизации. К приему пациентов я был теперь готов, вот только самих пациентов пока еще не было… Уж и Федор среди купцов возносил мое мастерство, и я на торг захаживал, предлагая свои услуги лавочникам. Никого!
Прошло две недели вынужденного ничегонеделания. Однажды вечером Федор пришел домой пьяненьким. Сидя за столом, он делился городскими новостями и в конце гордо заявил, что договорился с несколькими купцами на паях нанять судно и совершить торговую поездку к османам.
Я удивился:
– Что тебя туда потянуло? Ты и языка-то их не знаешь.
– Наш товар, из Руси, хорошо берут. Раньше наши купцы по Днепру плавали, только вот как война началась с Литвой, мимо Хортицы Киевской не проплывешь. А торговля у них на базарах ихних знатная. Все продать и купить можно. Коли удачно продашься да назад товар редкий привезешь, так сам-три, как не более, обернешься.
Речи о предполагаемом барыше так и лились из уст захмелевшего Федора.
В голове моей мелькнула мысль, которую я тут и высказал купцу:
– Федор, а не возьмешь ли меня с собою?
Федор удивился:
– Так у тебя же товара нету!
– Я ведь и не торговец – возьмите охранником. Все равно нанимать будете. Лишним на судне не окажусь. А пока на земле турецкой торговать будете, я лечением займусь. Все заработок будет.
Федор почесал затылок.
– Я бы и не против, только надо с пайщиками моими обсудить. Время еще есть – через седмицу выходить надумали, чтобы к зиме, значит, обернуться.
– Вот и поговори.
Через два дня Федор передал мне согласие других купцов. Поскольку места на корабле было немного и они старались взять побольше товара, каждого человека отбирали тщательно.
Быстро пролетело время до отъезда, и вот уже я стою на палубе большого ушкуя, называемого «морским». Судно может ходить не только по большим рекам вроде Волги или Оки, но и по морю.
В скромной кормовой каюте расположились трое купцов-пайщиков, остальная команда – на палубе под навесами.
Перед отплытием с охранников, коих было четверо, взяли клятву: «Клянешься ли ты защищать жизнь мою и добро, как свои, и даешь ли в том слово?» Так же, как и остальные, я подтвердил слово крестным знамением.
Я стоял на палубе и смотрел на берег. Плавание долгое и опасное – не столько штормами, сколько житьем в мусульманском мире и морскими разбойниками. Пусть нас и прикрывали законы, защищающие купечество, но все же… Кто из разбойников чтит закон?
Меня вдруг одолела такая тоска-кручина, что хоть беги с корабля. Ан нельзя – слово дал.
Матросы сбросили швартовы с дубовых кнехтов, и судно стало медленно разворачиваться на Оке. Течение подхватило корабль, команда распустила паруса, и наше путешествие началось.
Через двое суток мы ошвартовались на ночевку в Нижнем. И снова в путь. Я узнавал знакомые места – изгибы рек, стрелку Волги и Оки. Все-таки когда-то я здесь плавал с Сидором. Как давно это было. На меня нахлынули воспоминания о былом…
Через несколько дней мы добрались до Казани.
Раньше дотошные татары осматривали каждое проходящее судно и взимали тамгу в пользу ханства. Теперь, после взятия Казани Иваном Грозным, пошлину не платили, но и порядка стало меньше. Во времена Казанского ханства заплатил тамгу, получил пайцзу – нечто вроде охранной грамоты на медной пластинке – и плыви спокойно дальше. Имея пайцзу, купец находился под охраной авторитета хана и силы татарских законов. Горе было нарушившим их – кара настигала практически всегда, если преступивший закон не успевал укрыться где-нибудь в Литве или у казаков.
Теперь эти устои покачнулись. Татары по-мелкому пакостили русскому государю, делая набеги на приграничные русские земли, грабили и убивали купцов. Убивали затем, чтобы не оставлять свидетелей бесчинств. Земли татарские отошли под руку русского государя и заселялись русскими боярами, попавшими в опалу. Скудные были земли татарские, к слову сказать, невозможно было поднять на них сильное хозяйство. Соседи татар – башкиры – вели себя по-иному, давно признав добровольно главенство Москвы.
Охранники на судне несли постоянное дежурство, особенно усиливая бдительность по ночам, на стоянках.
Старшим у нас был Фрол. Среднего роста, сухой и жилистый, он отменно стрелял из лука – не хуже татарина. На спор он из лука с палубы сбивал пролетающую утку. Однако же саблей владел посредственно.
Двое других охранников представляли собой огромных мордоворотов с пудовыми кулачищами. Думаю, в реальном бою они умрут первыми. В схватке кулаки мало что решают, главное – хорошая реакция и умение владеть оружием. Оба увальня были туповаты, но добродушны и исполнительны. Им бы в кузне молотом махать или амбалить на пристани, таская тяжеленные мешки.
С Фролом же мы сошлись, живя на судне под одним навесом. Сегодня как раз наша ночная смена.
Корабль стоял у берега, уткнувшись в него носом. Команда развела костер и ужинала, стуча ложками о миски. Мы с Фролом отошли от судна метров за сто, описывая по лесу полукруг вокруг стоянки. Вдруг Фрол замер и поднял руку. Я тоже остановился и прислушался. Впереди слышался приглушенный разговор. Наших, из команды, здесь быть не могло. Стало быть – чужие.