«Ага, – сказал себе Осборн, – осторожнее!»
– Где Вера, Филипп? У вас есть от нее известия?
– Да, да! Вера звонила утром и оставила телефон – только для Осборна, больше ни для кого.
Снаружи раздался шум. Осборн выглянул из кабинки. Уборщица-негритянка в униформе отеля чистила пылесосом ковер. Старенькая, щуплая, высоко зачесанные и убранные под ярко-синий шарф волосы придавали ей экзотический вид.
Осборн закрыл дверь и повернулся к аппарату.
– Давайте номер, Филипп, – сказал он.
Он достал из кармана ручку и оглянулся в поисках бумаги, на которой можно было бы записать номер, но ничего не нашел и нацарапал номер прямо на ладони, а потом еще повторил вслух для проверки.
– Merci, Филипп. – И он повесил трубку, не дожидаясь дальнейших расспросов.
Проклиная гудящий пылесос, Осборн вспомнил, что нужно сменить аппарат, но махнул рукой и быстро набрал записанный на ладони номер.
– Oui? – произнес грубый и хриплый мужской голос.
– Пожалуйста, попросите к телефону мадемуазель Моннере.
Осборн услышал голос Веры – она произнесла несколько слов по-французски и имя: Жан-Клод. Звякнул параллельный аппарат, и Вера неуверенно назвала его имя.
– О Господи, Вера… – У него перехватило дыхание. – Что происходит? Где ты?
Из всех женщин, которых знал Осборн, ни одна не имела над ним такой власти, как Вера. Один только звук ее голоса – и все внутри у него задрожало, как у подростка.
– Я звонил твоей бабушке в Кале, но ее английский еще хуже моего французского… Я понял только, что она не знает, где ты. Я вспомнил французских детективов… Вдруг они тоже замешаны в этом, а я приставил их к тебе… Вера, где ты, черт побери? У тебя все в порядке?
– У меня все в порядке, но… – Она заколебалась. – Но я не могу сказать тебе, где я нахожусь.
Вера обвела взглядом маленькую уютную бело-желтую спальню с большим окном, выходящим на освещенный подъезд к дому. Вокруг были деревья – и темнота. Приоткрыв дверь, она увидела, что коренастый мужчина в черном свитере с пистолетом у пояса прослушивает и записывает их разговор на магнитофон. Винтовка армейского образца стояла у стены.
– Жан-Клод, пожалуйста… – сказала Вера по-французски.
Мужчина заколебался и выключил магнитофон. Вера вернулась в свою комнату.
– С кем ты говоришь? Это не полицейские! Кто снял трубку?.. – неожиданно резко спросил Осборн. Он почувствовал, как его окатила горячая волна ревности. Перед самой кабинкой оглушительно ревел пылесос. Сердито оглянувшись, Осборн обнаружил, что старуха негритянка смотрит на него в упор. Когда их глаза встретились, она круто повернулась и отошла. Гул пылесоса утих.
– Проклятье… Вера! – Осборн снова стоял спиной к двери. Он был сердит, уязвлен, растерян. – Что, черт возьми, происходит?
Вера молчала.
– Почему ты не можешь сказать мне, где ты находишься?
– Потому что…
– Почему?!
Осборн снова выглянул из кабинки. Коридор был пуст. Он повернулся к телефону.
– Вера… – начал он, и вдруг его осенило. – Ты с ним! Ты с этим французишкой, да?
Вера сердцем почувствовала эту вспышку ревности, но одновременно и неприязнь к Осборну. Значит, он все-таки ей не доверяет.
– Нет, я не с ним. И не называй его так.
– Вера, не надо лгать. Проклятье… Только не сейчас… Если он с тобой, скажи мне!
– Пол, прекрати! Или замолчи, или убирайся к черту!
Внезапно Осборн осознал, что не слушает Веру, а пытается здраво рассуждать. На него навалился страх, терзавший его после смерти отца, страх потерять любимого человека. Гнев, ярость, ревность – так он защищал, ограждал себя от боли. Но в то же время – и отталкивал от себя людей, которые любили его, превращал их любовь в чувство, больше похожее на жалость. И, проклиная их за предательство, уползал в свою берлогу, израненный и больной, чужой всему миру.
Как при внезапном озарении, он понял, что если еще можно остановить это саморазрушение, то он должен попытаться сделать это немедленно. И как бы ни было трудно, послать к черту все подозрения – и поверить ей.
Вжавшись спиной в угол кабины, Осборн выговорил:
– Прости меня. Мне стыдно.
Вера присела у небольшого письменного стола и провела рукой по волосам. На столе стояла маленькая глиняная статуэтка – ослик, наверно вылепленный ребенком. Неумелая, примитивная фигурка, но с пронзительно чистыми, трогательными линиями. Вера подержала статуэтку в руке, а потом прижала ее к груди.
– Я боялась полиции, Пол. И не знала, что мне делать. В отчаянии позвонила Франсуа. Представляешь, как это было трудно, после того, как я ушла от него?.. Он спрятал меня здесь, на ферме, а сам уехал в Париж. Здесь меня охраняют три агента тайной полиции. Никто не должен знать, где я нахожусь, поэтому я не могу сказать и тебе. Вдруг нас подслушивают…
Осборн почувствовал душевный подъем. Ревность исчезла без следа.
– Ты в безопасности, Вера?
– Да.
– Боюсь, мне пора вешать трубку, – сказал Осборн. – Позволь мне перезвонить завтра.
– Пол, ты в Париже?
– Нет. А что?..
– Там для тебя опасно!
– Тот человек мертв. Его убил Маквей.
– Я знаю. Но ты еще не знаешь, что он из Штази. Говорят, что Штази распустили, но я в это не верю.
– Ты узнала это от Франсуа?
– Да.
– Зачем потребовалось Штази убивать Альберта Мерримэна?
– Пол, послушай, – в голосе Веры звучала тревога, – Франсуа уходит в отставку. Об этом объявят завтра утром. Ему пришлось согласиться на это под давлением людей из его партии. Его отставка связана с новым экономическим сообществом, с новой европейской политикой.
– Что ты имеешь в виду? – Осборн был в недоумении.
– Франсуа считает, что правительство сейчас находится под сильным германским влиянием и что Германия стремится взять под свой контроль всю Европу. Ему это не нравится, он считает, что новая политика ущемляет интересы Франции.
– То есть его вынудили подать в отставку?
– Да, очень деликатно, но бесповоротно.
– Вера, Франсуа не высказывал подозрений, что его жизни угрожает опасность, если он не уйдет?
– Мне он об этом не говорил…
Осборн почувствовал, что у Веры были те же подозрения, что и у него. Она постоянно думала об этом.
Франсуа Кристиан спрятал ее на ферме под охраной трех агентов тайной полиции – разве это не подтверждает, что происходящее как-то связано с французской политикой? Возможно, Франсуа опасался, что Веру попытаются использовать, чтобы оказать на него дополнительное давление. А может, он спрятал ее, потому что теперь она связана через Осборна и Маквея с делом Лебрюна и его брата?