Банальное похищение или сложные противоречивые отношения? Вам решать.
Похищение.
Похищение.
Я подхожу поближе, чтобы обнять её.
Она мигом приходит в ярость и хватается за какой-то зловещего вида рычаг.
– Ещё один шаг, и я нас обоих отправлю на тот свет!
– Эл, Эл! Что мне надо было сделать, чтобы в тебе проявились хотя бы зачатки Стокгольмского синдрома? Кстати, я думаю, это просто выключатель.
– Стокгольмский синдром развивается только тогда, когда жертва считает, что отсутствие насилия со стороны агрессора – это признак симпатии. Нет недостатка в насилии – нет Стокгольмского синдрома. – Она сплёвывает. – Чёртов выключатель!
Я осторожно снимаю её руку с рычага.
– Если разобраться, кто был настоящей жертвой, ты или я?
– Я.
Она.
Да, она.
Всё та же старая добрая Эл. Я нажимаю на рычаг – чисто для проверки. Да, действительно, выключатель.
– Я обеспечил тебя крышей над головой, питанием и всеми сезонами сериала «Мэтлок».
Она криво ухмыляется.
– Когда я наконец сбежала к другу, ты меня уже там поджидал! Ты чуть не замучил его до смерти на глазах у его собак!
– Чуть не замучил. Ключевое слово – чуть. Так, значит, ты любишь собак?
Собаки, к слову, ведут себя подозрительно тихо. Странно, что они не пытаются выбраться. Может быть, стоило развязать мешки.
– Нет. Единственный пёс, которого я когда-либо кормила, – поводырь по кличке Дьюс, и его я ненавижу ещё больше, чем тебя.
Я развязываю мешки:
– Как там старина Дьюс?
Эл не похожа на меня, она ушла не так далеко от мира нормальных человеческих чувств. Вот почему она мне нужна – она возвращает меня на землю.
– А я откуда знаю? Я оставила его на цепи у тебя во дворе много лет назад.
Интересно, могу ли я до сих пор считать этот двор своим… Так или иначе, я уверен: стоит моим глазастикам облизать ей руки, как она растает.
– Ну что ж, этих милашек ты вряд ли захочешь сажать на цепь.
Словно Санта, я извлекаю из мешков одного щенка за другим. Эл их не видит, но наверняка слышит, как они спотыкаются друг об друга. Постепенно они приходят в себя и начинают потявкивать. Не успеваю я и глазом моргнуть, как они уже наводняют всю лабораторию, снуя туда-сюда среди опасных механизмов, о назначении которых я даже не догадываюсь.
Поначалу Эл стоит с каменным лицом. Но щенки окружают её, прыгают, ластятся, тычут носами в её раздутые вены. И что же делает эта суровая бесчувственная женщина? Она воздевает руки и в ужасе кричит:
– На помощь! Спаси меня, боже!
Через пару мгновений она уже лежит на земле, погребённая под пушистым курганом. Меня подмывает броситься туда и потискать щенят, но я не могу поддаться этой слабости. Мистер Пушистик будет ревновать. Остаётся только наблюдать со стороны.
– Ах ты подонок! – кричит Эл, но совершенно ясно, что она это не всерьёз. – Чёртов ублюдок!
– Вот за это я и люблю тебя, Эл. Иногда ты разговариваешь точь-в-точь как мои голоса в голове.
Я хотел бы, чтобы это длилось вечно, но всё когда-нибудь кончается – и плохое, и хорошее. Не успеваю я сфотографировать всю эту картину, чтобы хоть ненадолго остановить мгновение, как на этаж вновь прибывает лифт.
Внутри теснятся шестеро агентов Щ.И.Т. а в щёгольской чёрной униформе. В руках у них большой бак. Ну, тот самый, где хранятся все останки монстров, которых я успел кокнуть. Абсолютно герметичный бак, с которым ничего не может случиться. Как в «Охотниках за привидениями».
Из-за их спин выходит Престон. На руках у нее колли и… мистер Пушистик! Колли и ухом не ведёт, но Пушистик приветствует меня лаем. У меня ёкает сердце, но я не подаю виду.
– Ты же не хочешь оставить тут этот бак, Эми?
Мужчины и женщины в чёрном, здоровые физически и психически, настоящие профессионалы своего дела, ставят бак на пол и начинают подключать к нему провода. Эмили гладит мистера Пушистика по голове.
– Ему здесь самое место, как и всем этим щенкам. Именно здесь всё и началось. Когда техники заверили меня, что это место безопасно и находится под нашим полным контролем, я поняла, что ты и впрямь придумал хороший план. Мы оставим бак здесь. За этими двойными дверьми есть специальный питомник, если ты его ещё не видел. Там полно воды и собачьего корма.
Из-под пушистой кучи раздаётся крик Эл:
– Дайте мне пистолет с одной пулей, умоляю!
Престон опускает глаза:
– Там кто-то есть?
– Ох, я и забыл вас представить, вот невежа! Престон, это Эл. Эл, это Престон.
– С ней всё хорошо?
– Ай! Ой!
– Да, она в полном порядке. Ещё секунду назад на ней было вдвое больше щенков.
Это правда. По меньшей мере десяток мохнатых чертенят прыгают по пультам управления, поддевают носами рычаги и гоняются за мигающими огоньками на сенсорных панелях.
Престон беспокойно оглядывает зал, полный острых и потенциально огнестрельных предметов.
– М-м… возможно, стоит прежде всего увести щенят в питомник.
– Ты права. Хочешь ещё поваляться, Эл?
– Р-р-р!
– Ой, ну ладно, ладно, разнюнилась тут.
Я сгребаю щенят в охапку и иду вслед за Престон. Это всё приятно, но в разумных пределах, и щеночки, конечно, милые, но не слишком. Не чересчур. Я с этим справлюсь. Не волноваться, не… не влюбляться.
Думаю о питомнике, я представляю себе помещение, заставленное клетками, – да, да, конечно, чистое и просторное. Надеюсь, что клетки будут достаточно большими. У меня есть предубеждение против крошечных тюремных камер, поэтому по пути я уговариваю себя, что это всё для их же блага, они просто собаки, и прочая, и прочая. Но, когда двери с привычным шипением разъезжаются, я широко раскрываю рот от изумления. И щенки тоже.
Ого.
Это как в той сцене из «Вилли Вонки», когда ребятня впервые видит шоколадную фабрику. Передо мной расстилается настоящее поле, полное покатых холмов, мячиков и резиновых игрушек. А трава? Вы только посмотрите на эту траву! Это не искусственный газон, она самая настоящая! И по обеим сторонам поля стоят домики для собак – с окошками, маленькими клумбами и пушистыми подстилками.
При виде всего этого я так широко улыбаюсь, что мне приходится дать себе затрещину, пока никто не заметил.
Когда я возвращаюсь за второй порцией щенков, Эл едва держится на ногах. Да, она слегка похихикивает, потому что её защекотали шершавыми языками. И у меня по спине тоже пробегают мурашки – очень приятные мурашки, скажу я вам. Но довольно.