— О чем вы говорите? — Беннетт уже почти кричал. Эта женщина явно действовала по заранее разработанному сценарию, произнося тщательно заученный текст. — Я сдавал сперму тридцать лет назад! Тогда генетических тестов не было, точно так же, как сейчас нет ответственности за это.
— Вы знали! — прошипела она. — Знали, что у вас проблемы с кокаином. Знали, что это — в крови у вашей
семьи. Но вы все равно продавали свою сперму. Вы выбросили свою опасную сперму на рынок, не заботясь о тех, кого вы заразили!
— Заразил?
— Вы опозорили профессию врача! Вы передавали другим людям свои генетические болезни! Но вам ведь наплевать на этих несчастных!
Несмотря на возбуждение, охватившее его всего несколько минут назад, Беннетт вдруг странным образом успокоился. Он направился к двери.
— Мисс Мерфи, мне нечего больше вам сказать.
— Решили вышвырнуть меня вон? — с угрозой спросила она. — Что ж, вы об этом пожалеете! Вы об этом горько пожалеете!
И она ураганом вылетела из кабинета.
* * *
Ощущая себя полностью опустошенным, Беннетт без сил рухнул на стул, предназначенный для посетителей. Он находился в состоянии шока. Его взгляд упал на письменный стол с лежащими на нем амбулаторными картами пациентов, дожидавшихся в приемной. Теперь все это показалось незначительным и лишенным смысла. Беннетт набрал номер своего адвоката и быстро описал сложившуюся ситуацию.
— Она хочет денег? — спросил тот.
— Полагаю, что да.
— А сколько именно хочет, не сказала?
— Джефф, — вздохнул Беннетт, — ты это серьезно?
— К сожалению, приходится, — ответил адвокат. — То же самое случилось в Миссури, но в Миссури тогда не было четких законов, регулирующих отцовство по отношению к детям, родившимся в результате искусственного оплодотворения. Дела, подобные твоему, до недавнего времени не были проблемой, но теперь в делах об отцовстве суды, как правило, стараются выносить решения в пользу детей.
— Ей уже двадцать восемь!
— Да, и у нее есть родители. И тем не менее она может добиваться своего через суд. Она может выдвинуть обвинение в опрометчивом создании угрозы для ребенка, в жестоком с ним обращении и в чем угодно еще, что она сумеет вытащить из шляпы. Может, она чего-то добьется от судьи, а может, и нет. Не забывай, судебные решения в делах, связанных с отцовством, почти всегда направлены против мужчин. Допустим, ты обрюхатил женщину, и она решает сделать аборт. Ей для этого не нужно твое согласие. Но если она решит родить, ты будешь платить алименты, даже если ты никогда не давал согласия на то, чтобы иметь от нее ребенка. Суд заявит, что виноват ты, что ты должен был семь раз подумать, прежде чем лезть к ней в постель. Или, к примеру, ты делаешь анализ ДНК и выясняешь, что дети — не твои, то есть жена обманула тебя. Суд все равно заставит тебя содержать их или — в случае развода — платить им алименты. Платить алименты чужим детям!
— Но она в свои двадцать восемь давно не ребенок.
— Вопрос нужно ставить иначе: хочет ли известный врач идти в суд в связи с тем, что он не желает помогать собственной дочери?
— Нет, не хочет, — откликнулся Беннетт.
— Вот именно, не хочет. И она это знает. Кроме того, я могу предположить, что она знает и законы Миссури. Так что дождись ее звонка, договорись с ней о встрече и позови меня. Если у нее есть адвокат, тем лучше. Позаботься о том, чтобы он тоже пришел. А пока перешли мне по факсу генетический отчет, который она тебе вручила.
- Мне придется платить ей отступные?
— Будем на это надеяться, — сказал адвокат и повесил трубку.
Дежурным офицером в полицейском отделении Роквиля оказалась привлекательная чернокожая женщина лет двадцати пяти. На табличке, стоявшей на столе перед ней, значилось: «ОФИЦЕР Дж. ЛОУРИ». На женщине была форма с иголочки.
Джорджия Беллармино подтолкнула дочь поближе к столу, поставила бумажный пакет со шприцами и лекарствами перед женщиной-полицейским и сказала:
— Офицер, я нашла все эти предметы у своей дочери и хочу знать, зачем они ей нужны. Но она отказывается сообщить мне это.
Дочь сверкнула на нее яростным взглядом.
— Я ненавижу тебя, мама.
Офицер Лоури не выказала удивления. Она взглянула на шприцы, а затем подняла глаза на дочь Джорджии.
— Было ли все это выписано вам врачом?
— Да.
— Связано ли это каким-то образом с проблемами репродукции?
— Да.
— Сколько вам лет?
— Шестнадцать.
— Могу я видеть какой-нибудь документ, удостоверяющий личность?
— Ей действительно шестнадцать лет, — заявила Джорджия Беллармино, делая шаг вперед, — и я желаю знать…
— Извините, мэм, — перебила ее полицейская. — Если ей шестнадцать и все эти предметы связаны с проблемами репродукции, у вас нет права на информацию.
— Что значит у меня нет права на информацию? Она моя дочь! Ей всего шестнадцать!
— Таков закон, мэм.
— Но этот закон касается абортов, а она не собирается делать аборт. Я вообще не знаю, какого черта она делает. Это же лекарства от бесплодия! Она колет себе лекарства от бесплодия!
— Простите, но я ничем не могу вам помочь.
— Вы хотите сказать, что моя дочь имеет право накачиваться лекарствами, а мне не позволено знать, для чего она это делает?
— Нет, если она сама не пожелает сообщить вам это.
— А ее врач?
Офицер Лоури отрицательно покачала головой. — Он также ничего вам не скажет. Право врача — не разглашать информацию, полученную от пациента.
Джорджия Беллармино собрала шприцы и побросала их обратно в пакет.
— Безобразие!
— Я не пишу законы, мэм, — сказала чернокожая полицейская. — Я только слежу за тем, чтобы они исполнялись.
* * *
Они ехали обратно в школу.
— Солнышко, — заговорила Джорджия, — ты что, пытаешься забеременеть?
— Нет! — огрызнулась Дженнифер, сидевшая, сложив руки на груди. Она была так зла, что от нее, казалось, летели искры.
— Но ведь тебе всего шестнадцать, и у тебя с этим не должно быть проблем. Так зачем тебе это?
— Из-за тебя я чувствовала себя полной идиоткой!
— Но ведь я беспокоилась, милая.
— Нет, просто ты — неуемная и злобная стерва! Я ненавижу тебя, и я ненавижу эту машину!
Так продолжалось еще некоторое время, пока наконец машина не остановилась перед зданием школы. Дженнифер вышла из машины и грохнула дверью.