Дело Вознесенского несколько раз рассматривали на Политбюро, и только потом его сняли с должности, потом его еще год не арестовывали — Политбюро все еще считало найденные прокуратурой доказательства неубедительными. Политбюро рассматривало и доказательства его вины, полученные в ходе суда446.
Детально и еще в ходе предварительного расследования контролировались все мало-мальски значимые уголовные дела. Скажем, дело о шпионской деятельности Еврейского антифашистского комитета трижды запрашивалось из МГБ на Политбюро и там трижды рассматривалось в подробностях. Затем член Политбюро Шкирятов лично выехал в следственный изолятор и там один на один расспросил каждого подследственного — все они подтвердили свой шпионаж. Только после этого Политбюро разрешило прокуратуре готовить обвинительное заключение и передавать дело в суд447.
После ареста министра МГБ Абакумова копии протоколов всех его допросов пересылались в Политбюро448.
И поймите, это ведь не только во имя правосудия и справедливости. Для Политбюро это была защита самих себя от огульного обвинения, от придурка прокурора, желающего сделать себе карьеру. А такие попытки постоянно появлялись.
В ходе Гражданской войны был убит троцкистами их политический противник, командир дивизии Красной армии Щорс. Непосредственным участником этого убийства был командир корпуса Дубовой, он же и скрыл это убийство: замотал голову Щорса бинтами, чтобы никто не увидел, что пуля вошла в затылок; не дал в последующем санитарке аккуратно перебинтовать голову Щорса перед тем, как положить его в гроб; отправил тело Щорса с Украины в далекую Самару, где его и захоронили в могиле без памятника.
Так вот после того, как Сталин предложил троцкистам покаяться, Дубовой пришел к Ворошилову и «покаялся», что он с Лазарем Кагановичем состоит в одной антисоветской организации449. Не возьми Политбюро это дело в свои руки, Ежов смог бы к Дубовому найти еще сотню свидетелей троцкистской деятельности Кагановича, и Каганович был бы осужден. Не дураки же члены Политбюро! Не могли же не понимать тот же Каганович или Молотов, что если сегодня можно просто так арестовать члена Политбюро Берию, то завтра очередь может дойти и до них. Но вот Л.М. Каганович рассказывает Ф. Чуеву: «Я спрашивал у Молотова: «Были ли у тебя документы какие-нибудь насчет того, что он (Берия. — Ю.М.) агент империализма»? Он говорит: «Не было». Таких документов нам не дали, и их не было. Так оно и было. На суде, говорят, были документы»450.
Обратите внимание: ни Молотова, ни Кагановича в ходе «следствия по делу Берии» не интересовало, в чем же его обвиняют. Это почему?! Документы по делу Ягоды читали, документы по делу Ежова читали, документами по делу Абакумова интересовались, а вот Берия им вдруг стал безразличен! Почему?
Да только потому, что когда они читали документы по делам Ягоды, Ежова и Абакумова, то те были живыми… А что толку читать документы, обвиняющие мертвого? Ясно же, что это филькины грамоты! Равнодушие членов Политбюро к «следствию и суду» над Берией являются доказательством того, что Берия не был арестован, а был убит.
Еще вот такой момент, думаю, более понятный. После «ареста» был произведен обыск в кабинетах Берии и его секретарей. От Совмина в обысках участвовал вышеупомянутый Д.Н. Суханов — помощник Председателя Совета Министров СССР Г.М. Маленкова. Старый, «преданный делу партии коммунист», как водится. В. Карпов, который был с ним знаком, без колебаний пишет: «Ему верить можно»451.
Так вот, этот партиец Суханов, которому «можно верить», в момент обыска обокрал Берию и его помощников. Поскольку украденное Сухановым подлежало конфискации, т. е. принадлежало уже не Берии, а государству, то в 1955 г., когда воровство Суханова вскрылось, партийцу дали 10 лет, и он вышел на свободу с чистой совестью и с уверенностью, что с тоталитарным режимом нужно бороться.
На следствии он признался в краже 8 пар наградных часов, золотого значка и облигаций секретаря Берии Ордынцева, похищенных им из сейфа Берии и сейфов его секретареи, — в том, что ему сумели доказать.
А теперь задумайтесь — посмел бы он обворовать Берию, если бы тот на момент обыска был жив? Даже если бы Берии грозила смерть, но после суда? Ведь следователи обязательно расспросили бы Берию о его имуществе, поскольку имущество Берии требовалось конфисковать. Представьте, что Берия рассказал бы следствию о тех ценностях, которые хранились в его служебном сейфе и сейфах его секретарей. (Например, сберкнижку Берии вел и хранил у себя его адъютант Людвигов.) А их нет. У следствия немедленно бы возник вопрос — кто делал обыск? А обыск делал Суханов. Такое воровство для Суханова было самоубийством, но он на него пошел. Почему?
Потому что помощник Маленкова уже знал, что Берия ни на следствии, ни на суде уже ничего не расскажет — ни о своем имуществе, ни о чем другом. А кинется административно-хозяйственная служба Совмина искать хранящиеся в сейфе Берии наградные часы и значок — спрашивайте у Берии, кому он их отдал! То есть такое наглое поведение Суханова имеет только одно объяснение — на момент обыска в кабинете Берии сам Берия был уже мертв, и Суханов это знал.
Чтобы не присваивать чужое, скажу, что уверенность в том, что Берия был убит, а не арестован, очень не нова. Даже сын Берии — Серго Берия — не первый, кто начал это утверждать. Первыми и сразу же после убийства об этом заговорили между собой в МВД. Ведь в МВД под руководством убитого по «делу Берии» Гоглидзе осуществлялась контрразведка в армии. А это значит, что вся армия была насыщена секретными агентами МВД, в том числе они наверняка были и в той группе «верных офицеров», которой командовал Москаленко. Но и без этих агентов дело было яснее ясного.
27 июня МВД узнало, что Берия арестован за заговор. Что это известие требовало от МВД? Правильно — немедленно арестовать всех заговорщиков. А как узнать, кто заговорщики? Правильно — допросить Берию и вытянуть из него все подробности. Вот оба зама министра МВД — Круглов (милиция) и Серов (органы госбезопасности) — бросились на гауптвахту, чтобы исполнить свой долг и допросить Берию. Но Москаленко в грубой форме их к Берии не допустил. Не поняв, они вместе с Москаленко поехали к Хрущеву, который в это время со всеми членами Президиума ЦК смотрел оперу «Декабристы». Москаленко пишет:
«Во время антракта в особой комнате Большого театра собрался весь состав Президиума ЦК. Серов и Круглое доложили, что я и мои товарищи неправильно обращаемся с Берией, порядок содержания его неверный, что я не хочу сам с ними вести следствие и т. д.
Дали слово мне. Я сказал: я не юрист и не чекист, как правильно и как неправильно обращаться с Берией, я не знаю. Я воин и коммунист. Вы мне сказали, что Берия враг нашей партии и народа. Поэтому все мы, в том числе и я, относимся к нему как к врагу. Но мы ничего плохого к нему не допускаем. Если я в чем и не прав, подскажите, и я исправлю. Выступили Маленков и Хрущев и сказали, что действия т. Москаленко правильны, Президиум их одобряет, и тут же сказали, что следствие будет вести вновьназначенный Генеральный прокурор т. Р.А. Руденко в присутствии т. Москаленко…