— Ну что же, — сказал я с напускным безразличием, — выжил — и молодец.
Болдоха отлепился от столба и подошел ко мне ближе. Я сжал в кармане рукоять «нагана» и потихоньку большим пальцем начал взводить курок.
— Я на тебя зла не держу, Ляксеич, — щербато улыбнулся громила. — Оно ведь как было? Либо я тебя, либо ты меня. Ты мужик здоровый — надо было тебя вдвоем, а то и втроем брать. Сейчас бы и не разговаривали. — Так ты и был не один, — припомнил я.
— А! — Болдоха махнул рукой. — Энто разве помощники? У тебя закурить не найдется?
— Не курю, — сказал я. — А вот нюхнуть табачку угощу.
Я вытащил свою табакерку и протянул Болдохе, стукнув по крышке пальцем два раза — мол, налетай. Он протянул уже руку, но тут же отдернул ее.
— Нет, Ляксеич, может, в следующий раз.
— Чего так? Он кивнул в сторону ателье.
— Ты туда?
— Туда.
— Ну вот. Щас я у тебя угощусь, а ночью, может, придется тебя еще раз… того… Нехорошо выйдет. Не буду одалживаться.
— Как знаешь, — сказал я спокойно и убрал табакерку. Болдоха поднял засаленный воротник.
— Холодает к вечеру.
— Да.
— Так что сказать Ренарду-то?
— Скажи, чтобы катился к чертям собачьим.
Болдоха хохотнул.
— Да он того, с приветом! Ему такое говорить — себе дороже.
— Другого ответа не будет, — твердо сказал я.
— Ну, нет, значит — нет, — прищурился громила. — Тогда не обессудь.
— Жечь будете, как вчера? — спросил я.
— А это уж как надумаем, — отрезал Болдоха. — Может, жечь, а может, еще чего.
— Тогда прощай, — не подавая руки, я повернулся, чтобы уйти.
— Ляксеич, — сказал у меня за спиной Болдоха. — Ты не боись, я тебя мучить не буду. Сразу порешу, если придется.
Я пожал плечами, не оборачиваясь, потом сделал несколько шагов и вошел в ателье Ламановой.
Здесь была суматоха — портнихи и помощницы Надежды Петровны спешно уносили в кладовую рулоны ткани. У бака с водой стояли новенькие, только сегодня купленные оцинкованные ведра, и две девушки, наполняя их водой, разносили по помещениям — несколько полных ведер уже стояли в гостиной, другие таскали в швейный цех. Там стояла Ламанова и давала указания двум сторожам, которые перетаскивали столы со швейными машинами в одно место, составляя из них подобие баррикады.
— Надежда Петровна! — крикнул я. — Здравствуйте! Что тут у вас? Ламанова заметила меня и помахала рукой.
— Минутку, Владимир Алексеевич!
Потом она вынула из кармана часы, посмотрела на них и крикнула работницам:
— Так, девчонки, заканчиваем и чтобы через десять минут духу вашего тут не было! Завтра приходим в семь и все расставляем обратно! Обойдя дворников, с кряхтеньем тащивших очередной стол, она подошла и протянула руку, чтобы поздороваться.
— Готовлюсь к обороне. Ваш товарищ Петр Петрович обещал прийти через час. Думаю, сегодня отобьемся. А завтра уж и не знаю. Не могу же я каждый вечер устраивать тут оборону Севастополя.
— Ну, с ведрами хорошо придумано, — похвалил я. — А вот эта швейная баррикада зачем? — Можно здесь засесть и отстреливаться! — браво ответила Ламанова.
— Так-то так. Но вот смотрите — у вас окно остается за спиной. А если они из окна начнут стрелять? Ламанова нахмурилась.
— Но не разбирать же теперь! — с досадой воскликнула она. — Или разбирать?
— Не надо. Пусть так и будет, — ответил я. — Кстати, сейчас на улице встретил парламентера от Ренарда. Спрашивал, не надумали ли вы сдаться?
Она обвела рукой помещение.
— А сами вы как думаете, Владимир Алексеевич?
— Думаю, что нет.
Тем временем работницы и сторожа сделали все, что им было велено, оделись и ушли через заднюю дверь.
Последней уходила знакомая мне теперь Аня Фигуркина.
— До свидания, мама Надя, — сказала она тихо. — И вам, господин.
— До свидания, — ответил я.
Ламанова тщательно заперла заднюю дверь за Аней.
— Ну что еще можно сделать? — спросила она.
— Да, пожалуй, что и ничего. Только надо мешковины побольше. Порезать на большие куски, чтобы пламя сбивать если что. Впрочем, не думаю, что бандиты собираются устраивать атаку по всем правилам, чтобы не привлечь внимание полиции. Они постараются действовать тихо. Хоть жильцы из этого дома и съехали, однако же остались и другие — в соседних домах.
— Полиция, — поморщилась Ламанова. — Только ее не хватало. Вы ничего нового пока не придумали, Владимир Алексеевич? Как нам отвязаться от этого проклятого Ренарда? Я подробно пересказал ей все, о чем мне поведал Захар Борисович Архипов.
— Вот как?.. — задумчиво произнесла Ламанова. — Значит, вы думаете, что настоящий убийца — это телохранитель Ренарда?
— Только потому, что выполнял указания своего хозяина, — возразил я. — Так что скорее настоящий убийца — сам Ренард.
— Вы правы.
— Впрочем, остались еще детали, которые мне непонятны. Если убивал Змеюка, то почему кистень оказался у Аркадия Брома?
— Это как раз просто, — предположила Надежда Петровна, — убийца подкинул жертве свое орудие, чтобы все подумали на этого самого Брома.
— Точно! — воскликнул я. — Вполне может быть! Ламанова просияла.
— А записка из кармана Юры? — продолжил я. — Как вы ее объясните?
— Вот этого я не знаю, — ответила Надежда Петровна.
— Жаль…
В этот момент входная дверь со стороны Большой Дмитровки начала сотрясаться от ударов. Мы с Ламановой вздрогнули.
— Кто это? — с ужасом спросила Надежда Петровна.
Я вынул из кармана «наган» и пошел открывать. Оказалось, что это Арцаков — главный «ангел» дубасил в дверь и поторапливал меня с замком:
— Скорее! Впускай же меня!
Он ворвался в ателье и вытер пот со лба, взмокшего под меховой шапкой.
— Вот подлецы, а?
— Что случилось? — тревожно спросила Ламанова.
— Их в дверь, а они в окно!
— Которое? Арцаков досадливо махнул рукой.
— Это я так — к слову! Мы-то ждали их тут, а они…
— Да что случилось? — спросил я резко.
Наконец Петр Петрович все рассказал. Оказывается, на эту ночь он решил подстраховаться — взял трех человек из своей конторы и расставил их еще с полудня следить за ателье и его окрестностями. К вечеру приехал и сам — проверить посты и потом присоединиться к нам с Надеждой Петровной. План его был довольно прост: как только бандиты попытаются проникнуть в ателье, мы контратакуем с двух сторон — изнутри и снаружи. Арцаков собирался схватить хотя бы одного бандита.