– А мне почем знать? Ты, Никола, не так прост, как себя кажешь. Ты… – затряс головой Киприан. – Бог тебя любит, да начинания твои все. Что ни задумаешь, так то и лад, хоть иной раз и непотребицей сдается, – совсем примирительно закончил служитель, давая понять, что инцидент исчерпан.
– Благослови, отче, – склонился преподаватель.
– Благословляю на дела великие, – смиренно отвечал тот. – Третьего дня с Дионисием в посольство собираемся, вернусь – за бумагу спрошу, ежели Дмитрий Иванович за порох раньше не спросит, – холодно улыбнулся служитель.
– Так научи, владыко, как сделать, чтобы до беды не довести.
– Князь к себе подзывает многих, да только званых много, а избранных мало.
– Как слова твои понимать? – насторожился Николай Сергеевич.
– Немало грехов тяжких сотворил Великий князь Московский, – задумчиво глядя куда-то сквозь Булыцкого, после недолгого молчания проронил митрополит. – Гордынею да сребролюбием ослепленный, возомнил он себя выше самого Бога. А за то ему и знамения были присланы свыше. Образумился тогда Дмитрий Иванович, да только попусту все. Искуситель он ох как хитер. Вместо того чтобы против Орды идти, с жаждою власти ослепленным Тохтамышем союз заключил. А ведь сказано: если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму.
– Так и что? – уже поняв, о чем идет речь, осторожно поинтересовался пришелец.
– И то, что тебе, Никола, решать, за кем идешь ты.
– Я за Русь Великую иду! – насупился в ответ учитель.
– Вот и реши, с кем тебе лепше. Мое тебе благословение да наказ: бумаги до осени дать. Дашь, так и мне знак будет. А я пока милость сотворю: перед князем за тобой слово молвлю.
– Благодарю, владыка, – поклонился в ответ пенсионер.
– Призванный ты, Никола, – вновь улыбнулся священнослужитель. – А коли так, то и в гордыню свалиться недолго. А нельзя, никак нельзя, Никола. Нам еще власть Орды стряхивать. Милость Божья да науки великие нам в помощь. За тем и иду в Царьград.
– Я понял тебя, владыка.
– Вот и славно.
– А с каблучками-то что решишь?
– С каблучками? Бог с ними. Пусть будут. Глядишь, и впрямь душу чью-нибудь от греха спасешь.
В итоге со скрипом, но пустили, наконец, по улочкам узеньким московским каблучки. Вот только сразу дело не пошло; чурался народ конструкций странных. Да еще и прозвище прилепили – гробы. Приуныли молодцы, а за ними – и Николай Сергеевич. Думал, может, бросить все! Да вроде ездят те, кто побогаче. Да то – одна-две поездки в день. Смех, да и только. Разве что на харч возницам. А пока думал – весна. А с нею – распутица да каша под ногами. И вот тут-то и наступил час звездный гробов. Мало кому хотелось кашу ногами месить или по мосткам прыгать. Вот и начали каблучки подзывать. Один, другой, третий. И забегали по городу парни, в деревеньки домой отправляя при случае гостинцы на радость измаявшейся в ожидании посевных работ родне.
А тут и посевная! Только парни сообразили, что каблучки носить – оно всяко выгодней, да и надежней. Как ни крути, а харч всегда будет; причем и ждать не надо. Почти все и решили остаться при Москве, смены распределив да по двое бегая к отцам в помощь. Вот и получилось, что сам об этом не задумываясь, первую организованную артель создал, специализирующуюся не на производстве, но на оказании сервисных услуг. Народу, вон, тоже полюбились каблучки те. Да так, что прозвище обидное «гроб» забыли да начали звать кузовками. А парней, их таскающих, – «потягами».
То сейчас вспоминать чудно, как приняли новшество это. А тогда ведь не до смеху было. Погруженный в воспоминания, уже на подходе к воротам заприметил преподаватель свободных «потяг».
– Здравия тебе, Николай Сергеевич, – увидав пенсионера, приветствовали его парни. – В палаты княжьи? – расплылся в широкой улыбке тот, кто постарше.
– Так кузовок-то и свободен! – подхватил второй, младший. – А для тебя – так тем паче. Быстрее ветра домчим за слово доброе! Назвался гостем – полезай в кузовок! – задорно расхохотался он.
– Мож, я пешком хочу, – ухмыльнулся в ответ Николай Сергеевич.
– Хотел бы пешком, так и там уже был бы, – широко улыбнулись потяги. – Садись, садись! По ухабинам да кочкам косточки растрясем, да не помилуем!
– Ох, и бойки на язык, – проворчал трудовик, забираясь внутрь.
– Ноги кормють, да горло потешает. Руки тянут, да язык тоску прочь гонит! Э-ге-гей! – легко поднимая тряскую конструкцию, прокричал тот, что постарше. – Сторонись, честной люд! – необычайно проворно разогнавшись, не умолкали они. – Чуть попужаем, да отпустим, коли заплатишь!
– А как мало буде, так и еще помучим!
– Ножку на земельку, так вот он и магарыч! А магарыч есть, так и слава Богу! – довольно хохотали молодые люди, таща кузовок.
– Ты рогожку-то откинь, – обернувшись и приметив, что клиент рукой глаза от солнца закрывает, прикрикнул старший. Только сейчас пришелец заметил кусок веревки, болтающийся перед самым носом. – Смелей-смелей! – подбодрил его потяга, – не змея, чай! Не ухватит! – Пенсионер дернул за клок, и с козырька тяжко ухнулся кусок потертой рогожки, защищая от солнечного света.
– Сами, что ли, догадались?! – поинтересовался трудовик.
– Не! То – Митька удумал. Он у нас – смекалистый!
Митька. Тот самый потяга, что первый догадался изменения в конструкцию внести да Лелю об этом рассказать. Николай Сергеевич-то хоть и рукаст, да по памяти и по наитию чертежи корябал, слабо понимая в мелочах. Парни же, как оказалось, с первых дней столкнулись с проблемами чисто практического применения. Вот только все, кроме Митьки, угрюмо натужившись, подобно носилкам, смиренно тягали громоздкие короба.
Поначалу конструкцию хвата переделали. Так, чтобы и на плечи жерди ложились, а не только руками держать. Сразу ловчей дело пошло. Да и раскачиваться конструкция меньше стала. Потом доски тесаные, из которых и стенки боковые, и крыша – через одну поставили; еще чуть, но легче стала. Потом хваты вообще переделали так, чтобы еще ниже опустить сам кузовок да потягам еще жизнь облегчить. Теперь пол конструкции плыл над землей сантиметрах в пятнадцати, и парням не требовалось сильно поясницы нагружать, поднимая их или на землю ставя.
– Приехали, Николай Сергеевич, – вырвал его из воспоминаний озорной окрик паренька.
– Спасибо, – Булыцкий рассеянно принялся соображать, а чем же расплатиться с потягами. Старались ведь! Вон, аж взмокли, кузовок как можно скорее волоча, хотя и дышали ровно. Будто бы и не было того забега.
– Да Бог с тобой, Николай Сергеевич! – поняв причину замешательства, рассмеялся в ответ старший.
– С благодетеля барыш требовать – грех на душу! – подхватил тот, что помладше.
– То мы тебе в ноги кланяться должны, что от голоду уберег да харч зарабатывать научил. Бог тебя храни! – поклонились оба.