— С большим удовольствием. Ты только присядь, пожалуйста, дай отдых ногам. А я все сделаю. — Грания подвела мать к кухонному столу и, выдвинув стул, нежно усадила ее.
— Но только пять минут! Не забывай, в шесть вернутся мальчики и потребуют чай!
Грания, разливавшая крепкий чай по двум чашкам, молча приподняла бровь — ох, уж это мамино самопожертвование по отношению к мужу и сыну! Похоже, за прошедшие десять лет ничего не изменилось. Кэтлин всегда потворствовала своим мужчинам — их потребности и желания были на первом месте. Грания вдруг осознала, насколько сильно жизнь матери отличается от ее собственной, в которой эмансипация и равенство полов давно стали нормой, и ей стало не по себе.
И все же... Мужской деспотизм, как называют подобные отношения современные женщины, давно ушел в прошлое, и в ее жизни ему нет места. Но кто из них — она или Кэтлин — сейчас более доволен своей участью? Грания грустно вздохнула и добавила молока в чашку матери. Она знала ответ на этот вопрос.
— Мам, опять ты за свое! Хочешь печенья? — Грания поставила жестяную коробку на стол напротив Кэтлин и открыла ее. Как обычно, тут было самое разное печенье: с ванильным кремом, бурбоны и круглое из песочного теста. И еще один атрибут ее детства, который привел бы в такой же ужас озабоченных своими формами современных жительниц Нью-Йорка, как маленькая атомная бомба.
Кэтлин взяла два печенья и сказала дочери:
— Давай и ты со мной за компанию. Честно говоря, ты ешь меньше чем мышь.
Грания послушно откусила кусочек и подумала о том, что вернулась домой всего десять дней назад, но вот-вот лопнет от изобилия приготовленных мамой блюд. Хотя, спору нет, среди всех ее знакомых из Нью-Йорка у нее был самый лучший аппетит. И духовку она использовала по назначению, а не как место для хранения тарелок.
— Немного проветрила голову на прогулке? — Кэтлин доедала уже третье печенье. — Когда мне нужно решить какую-то проблему, я отправляюсь на скалы и возвращаюсь с готовым ответом.
— Знаешь... — Грания сделала глоток чаю. — Я видела кое-что странное: маленькую девочку лет восьми или девяти в ночной рубашке. Она стояла прямо на краю обрыва. Рыжая, с очень красивыми длинными волосами. Мне показалось, она пришла туда во сне. Когда я приблизилась к ней, она обернулась, и ее глаза были... — она замолчала, подыскивая нужное слово, — абсолютно пустые. Девочка словно не видела меня. А потом она как будто проснулась и умчалась прочь, подобно кролику, которого спугнули на горной тропинке. Ты, случайно, не знаешь, кто это мог быть? — Грания увидела, как ее мать побледнела. — Мам, ты в порядке?
Кэтлин внимательно посмотрела на дочь:
— Ты говоришь, что видела ее всего несколько минут назад во время прогулки?
—Да.
— Ох, Пресвятая Богородица! — Кэтлин перекрестилась. — Они вернулись.
— Мам, кто вернулся? — Новость так сильно потрясла ее мать, что Грания сама разволновалась.
— Почему они вернулись? — Кэтлин смотрела сквозь окно в темноту. — Зачем им это нужно? Я думала... Мне казалось, наконец-то все закончилось, и они покинули нас навсегда. — Она схватила дочь за руку. — Ты уверена, что видела маленькую девочку, а не женщину?
— Абсолютно. Я же сказала, что ей лет восемь или девять. Я очень переживала. Она была босиком и, как мне показалось, очень замерзла. Честно говоря, я даже подумала, не привидение ли это.
— Вот уж повезло, так повезло, — пробормотала Кэтлин. — Они приехали совсем недавно. Я ведь проходила мимо того дома в прошлую пятницу, спускаясь со скалы. Окна не горели, хотя было уже больше десяти вечера. Дом был пуст.
— Какой дом ты имеешь в виду?
— Дануорли-Хаус.
— Этот огромный пустой особняк прямо на скале за нами? Но в нем ведь уже очень давно никто не живет.
— Да, когда ты была маленькая, дом пустовал, но... — Кэтлин вздохнула. — Они вернулись, когда ты уехала в Нью-Йорк. А потом, когда... это случилось, снова покинули наши места. Никто и подумать не мог, что мы снова их здесь увидим. И это нас радовало, — подчеркнула она. — В наших с ними отношениях все не так просто, эта история уходит в далекое прошлое. Что ж... — Кэтлин стукнула рукой по столу и решительно встала. — Что прошло, то прошло. И я бы советовала тебе держаться от них подальше. Нашей семье они приносят только горе, больше ничего.
Грания наблюдала за матерью, которая с застывшим лицом подошла к плите и достала из духовки тяжелую металлическую кастрюлю с ужином.
— Но ведь если у девочки, которую я видела, есть мать, она наверняка хотела бы знать о том, что ее дочь сегодня чуть не погибла? — осторожно спросила она.
— У нее нет матери. — Кэтлин методично перемешивала еду деревянной ложкой.
— Она умерла?
—Да.
— Понятно... И кто же присматривает за бедной девочкой?
— Не спрашивай меня о том, как у них все заведено. — Кэтлин пожала плечами. — Меня это совершенно не волнует, и я не хочу ничего знать.
Грания нахмурилась. Обычно в подобной ситуации ее мать отреагировала бы совершенно иначе. Большое материнское сердце Кэтлин сочувствовало беде любого несчастного и откликалось на нее. Если в жизни членов семьи или у друзей что-то случалось, и требовалась помощь или поддержка, она отзывалась первой. Особенно если дело касалось детей.
— Как умерла ее мать?
Деревянная ложка повисла в воздухе, и воцарилось молчание. Потом Кэтлин тяжело вздохнула и повернулась к дочери:
— Что ж, если я не расскажу тебе, ты все равно скоро услышишь это от кого-нибудь другого. Она добровольно рассталась с жизнью, вот так.
— Ты имеешь в виду самоубийство?
— Это одно и то же, Грания.
— Это произошло давно?
— Она бросилась со скалы четыре года назад. Тело нашли два дня спустя на пляже Инчидони.
Помолчав, Грания поинтересовалась:
— И откуда же она прыгнула?
— Судя по всему, именно с той скалы, где ты видела сегодня ее дочь. Думаю, Аврора искала мамочку.
— Ты знаешь, как ее зовут?
— Конечно, это же не секрет. Семья Лайл раньше владела всем в Дануорли, даже нашим домом. Когда-то давно они были хозяевами этих мест. Но в шестидесятые годы распродали земли и оставили себе лишь дом на скале.
— Семья Лайл? Я где-то видела эту фамилию.
— Во дворе местной церкви много могил Лайлов. Она тоже там похоронена.
— А ты уже видела эту малышку, Аврору, на скалах?
— Именно поэтому отец увез ее отсюда. После смерти матери девочка постоянно бродила над обрывом и звала ее. Я бы сказала, она почти обезумела от горя.
Грания заметила, что лицо Кэтлин немного смягчилось.
— Бедняжка, — вздохнула она.