– Наличие чего?
– Морфия.
Спустя несколько минут бег мышки замедлился, мышцы напряглись, а хвостик задрался кверху.
– Результат положительный, – объявил я.
– На морфий?
– Да.
Сейчас, конечно, уже существуют гораздо более точные тесты, например налорфиновый. Но для покойника сойдет и «мышиный».
– Он был наркоманом? – спросил Хэммонд.
– Вот именно.
– А девушка?
– Скоро узнаем.
Когда мы вернулись, Анджела уже пришла в сознание. Ей влили полтора литра крови. Девушка была очень утомлена и смотрела на нас с неимоверной тоской во взгляде. Впрочем, я устал не меньше. Я просто изнемогал, испытывал страшную слабость и очень хотел спать.
– Давление – сто на шестьдесят пять, – сообщила медсестра.
– Хорошо, – сказал я и, пересилив себя, похлопал Анджелу по руке.
– Как вы себя чувствуете, Анджела?
– Хуже некуда, – бесцветным голосом ответила девушка.
– Вы поправитесь.
– У меня ничего не вышло, – будто машина, проговорила она.
– То есть?
По ее щеке покатилась слеза.
– Не вышло, и все. Я пыталась и не смогла.
– Теперь все хорошо.
– Да, – ответила Анджела. – Ничего не вышло.
– Мы хотели бы поговорить с вами.
Она отвернулась.
– Оставьте меня в покое.
– Это очень важно.
– Будьте вы прокляты, лекари поганые, – пробормотала Анджела. – Обязательно, что ли, приставать к человеку? Я хотела, чтобы меня оставили в покое. Вот зачем я это сделала. Чтобы от меня все отвалили.
– Вас нашли полицейские.
Девушка сдавленно хихикнула:
– Лекари и легавые.
– Анджела, нам нужна ваша помощь.
– Нет. – Она подняла руки и уставилась на свои забинтованные запястья. – Нет. Ни за что.
– Тогда извините, – я повернулся к Хэммонду. – Раздобудь мне налорфина.
Девушка не шелохнулась, но я был уверен, что она слышала меня.
– Сколько?
– Десять миллиграммов. Этого должно хватить.
Анджела вздрогнула, но ничего не сказала.
– Вы не возражаете, Анджела?
Девушка подняла глаза. Ее взгляд был полон ярости и.., надежды? Она прекрасно понимала, что означает это мое «вы не возражаете?».
– Что вы сказали? – спросила Анджела.
– Я хочу знать, можно ли ввести вам десять миллиграммов налорфина.
– Конечно, – ответила она. – Все, что хотите. Мне плевать.
Налорфин – противоядие при отравлении морфием. Во всяком случае, отчасти. В малых дозах он действует как морфий, но если ввести наркоману сразу много, у него начнется «ломка». Если Анджела наркоманка, налорфин подействует почти мгновенно. И, возможно, убьет ее. Это зависит от дозы.
Вошла медсестра. Не узнав меня, она захлопала глазами, но быстро опомнилась.
– Доктор, приехали мистер и миссис Хардинг. Им позвонили полицейские.
– Хорошо, я поговорю с ними.
Я вышел в коридор и увидел мужчину и женщину, нервно переминавшихся с ноги на ногу. Мужчина был высок ростом и одет очень небрежно. Видимо, спешил и даже натянул разные носки. Женщина была очень хороша собой и очень взволнованна. Взглянув на ее лицо, я испытал странное ощущение: оно показалось мне знакомым, хотя я точно знал, что прежде мы никогда не встречались. И все же ее черты явно кого-то мне напомнили.
– Я доктор Берри.
– Том Хардинг, – мужчина быстро пожал мне руку, как будто дернул за рычаг. – И миссис Хардинг.
– Здравствуйте.
Двое милых пятидесятилетних людей, никак не ожидавших, что окажутся в приемном покое больницы в четыре часа утра, да еще по милости собственной дочери, искромсавшей себе запястья.
Мистер Хардинг откашлялся и сказал:
– Э.., медсестра сообщила нам, что случилось. С Анджелой.
– Она поправится, – заверил я его.
– Можно взглянуть на нее?
– Не сейчас. Мы берем анализы.
– Но…
– Обыкновенные анализы, как и положено.
Том Хардинг кивнул:
– Я так и сказал жене: все будет хорошо. Анджела работает здесь медсестрой, и я сказал, что о ней будут заботиться.
– Да, – ответил я. – Мы делаем все, что можем.
– Ей действительно ничто не угрожает? – спросила миссис Хардинг.
– Да, она поправится.
Миссис Хардинг повернулась к Тому.
– Позвони Лиланду, скажи, чтобы не приезжал.
– Вероятно, он уже в пути.
– Все равно позвони.
– На конторке в приемном покое есть телефон, – сообщил я ему.
Том Хардинг пошел звонить, а я спросил его жену:
– Вы звоните своему домашнему врачу?
– Нет, – ответила она. – Моему брату. Он врач и очень любит Анджелу. С самого ее рождения он…
– Лиланд Уэстон, – догадался я, вглядевшись в ее черты.
– Да, – подтвердила она. – Вы с ним знакомы?
– Он мой старый друг.
Прежде чем она успела ответить, вернулся Хэммонд с налорфином и шприцем.
– Ты думаешь, мы и впрямь должны…
– Доктор Хэммонд, это миссис Хардинг, – поспешно сказал я. – Доктор Хэммонд, старший ординатор терапевтического отделения.
Миссис Хардинг коротко кивнула, в глазах ее мелькнула тревога, взгляд вдруг сделался настороженным.
– Ваша дочь поправится, – заверил ее Хэммонд.
– Рада это слышать, – проговорила женщина, но в голосе ее сквозил холодок.
Извинившись, мы вернулись в палату Анджелы.
* * *
– Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, – сказал мне Хэммонд, когда мы шагали по коридору.
– Понимаю, – я задержался возле фонтанчика и набрал стакан воды, осушил его и снова наполнил до краев. Голова буквально разламывалась, меня охватила страшная сонливость. Хотелось лечь и забыть обо всем на свете.
Но я не стал делиться своими мечтами с Хэммондом: я предвидел, как он поступит, узнав, что со мной.
– Хотелось бы верить, – проговорил он. – Учти, если что-то случится, отвечать придется мне как старшему ординатору.
– Знаю, не волнуйся.
– Это может убить ее. Дозы надо повышать постепенно. Сначала – два миллиграмма. Если не подействует, через двадцать минут введем пять, и так далее.