Резкость Бритвина в осуждении Ляховича чем-то понравилась Степке, который тоже не терпел всяких там условностей по отношению к немцам. Он подумал, что Бритвин, кажется, не добряк Маслаков, этот войну понимает правильно. Видно, пойдет сам и погонит их всех на мост, Митю тоже. Но что ж, надо – так надо. Вполне возможно, что им еще предстоит хлебнуть лиха, но пусть! Только бы удалось.
Стоя на корточках, Степка тщательно перемешивал аммонит, который хотя и вонял до тошноты, но как будто сох. Взяв комочек из тех, что были сырее, парень, остуживая, перекинул с ладони на ладонь, попробовал растереть – где там, затвердел, как камень.
– Высох уже.
– Ладно, пусть полежит, – сказал Бритвин. – Все равно мальца нет.
Над оврагом поднялось солнце; склон, край поляны и кустарник над ней ярко засияли в солнечном свете, постепенно стало теплеть. Бритвин в сонной истоме растянулся на шинели, посмотрел в высокое, с редкими облаками небо.
– Значит, так, – вдруг сказал он и сел. – Эй, Борода, еще храпеть начнешь.
Он толкнул ногой заплатанное колено Данилы, тот расплющил сонные глаза и, лениво задвигавшись, тоже поднялся на траве.
– Значит, так. Кому-то надо подобраться к мосту. Кустики там возле речки, я видел вчера, подход хороший. Задача, в случае чего поддержать огнем. Кто пойдет?
Данила молча вперил в землю выжидательный взгляд. Степка тоже молчал, зачем напрашиваться самому? Дело это, по-видимому, не очень веселое, кого пошлют, тот и пойдет.
– Так, – сказал Бритвин. – Ну тогда ты, Толкач. Подкрадешься и замри. Понял?
Степка не ответил. Он был готов, если это выпало на его долю, хотя то, что Бритвин обратился именно к нему, слегка задело его. Но не подав виду, он подавил в себе неприятное чувство, будто и не имел ничего против. И все же Бритвин вроде что-то заметил.
– Потому как у тебя автомат. Или, может, автомат Бороде отдашь? Тогда он пойдет.
– Нет, не отдам.
Они еще посидели минут пятнадцать. Аммонит, наверно, начал уже остывать, когда Бритвин вскинул голову – на овражном склоне появился Митя. Хватаясь за ветви, парень быстро скатился вниз. Бритвин вскочил с тревогой на лице, но Митя, оживленный и вспотевший, все в том же черном пиджачке, успокоил:
– Ну, все готово.
– Молодец, – сказал Бритвин. – Где подвода?
– Тут, в кустиках. Припозднился малость, но ничего.
– Так! – Бритвин оглянулся. – Толкач, марш к возу, из одного бидона молоко вэк, бидон сюда. Сколько у тебя бидонов?
– Три.
– Двух хватит. Один под мину пойдет.
Все было ясно, оставалось принести бидон, но Митя с неловкостью переступил босыми ногами.
– Тут вот... Поесть вам.
Обеими руками он вытащил из тугого кармана какой-то тряпичный сверток, передал Бритвину.
– Молодец! Просто герой! Ну, добро. На, Борода, в твою сумку.
Данила принялся запихивать в сумку завтрак, а Степка с Митей торопливо полезли на склон.
Митя взбирался первым. Его босые потрескавшиеся пятки быстро мелькали в росистой траве, небольшая голова в черной засаленной кепчонке, будто у вороненка, туда-сюда вертелась на худой шее – сквозь редковатый кустарник было видно далеко. Степка, однако, привык уже за ночь к этому оврагу и склону и, как это бывает на знакомой местности, почти перестал ощущать опасность.
Он думал над тем, что сказал Бритвин, – старался понять его план, но понял не много. Бывший ротный что-то хитрил, намекал только, а по существу скрывал от них свой замысел – ради секретности, что ли? Если Степку они посылают на прикрытие, так получается, сами поедут на мост. Но хватит ли их двоих, чтобы сладить с охраной, которая после вчерашнего случая станет еще бдительней? Наверно, полицаи увидят повозку издали, и хотя знают Митю, других могут заподозрить и не подпустить близко. Что тогда делать?
Этот план Бритвина с молоковозом в самом начале вызывал ряд сомнений и казался все менее убедительным.
Рослик стоял неподалеку, забившись в орешник вместе с повозкой, в которой, увязанные веревкой, блестели бока трех бидонов. Видно, где-то поблизости была дорога, потому Митя тихонько поласкал привязанного за куст коня и молча вскочил в повозку. Вдвоем они с трудом сняли крайний бидон на землю. Под руками тяжело плескалось, сильно запахло парным молоком, стадом и хлевом. Откинув крышку, Степка смешался: столько молока надо было вылить на землю!
– Пей! Хочешь? – предложил Митя.
Пить Степке совсем не хотелось – хотелось есть, но, став на колено, он все же наглотался, сколько вместил его пустой живот. Особенного наслаждения, однако, не почувствовал – другое дело, если бы был хлеб.
– Ну что? Выливаем?
– Давай!
Наклонив посудину и обливая белыми брызгами ноги, они пустили по траве душистый молочный ручей. Подняв на себе сухую листву, ветки, разный лесной мусор, молоко широко растеклось в кустарнике, образовав большую грязную лужу.
Пустой бидон показался довольно легким. Оберегая больную шею, Степка вскинул его на плечо и двинул к оврагу. Митя бежал рядом.
– А сколько в нем патронов?
– Где? – не понял Степка.
– Ну, в автомате этом.
– Семьдесят в одном магазине.
– Ого! Это семьдесят человек можно уложить?
Боком пробираясь в орешнике, Степка терпеливо разъяснил:
– Семьдесят, это если одиночными стрелять. И то если попадать всеми. А если очередями, то дай бог десяток.
– А остальные что, мимо?
– Ну. А ты думал! Немцы тоже не дураки: мух ловить не будут.
– Надо лучше целиться, – смекнул Митя. – А в винтовке пять только?
– Да.
Идя впереди, он оглянулся и услужливо отстранил с пути ветку, пропуская Степку.
– А у этого, командира вашего, самозарядка, да?
– У Бритвина? Самозарядка.
– Хорошая винтовка?
– Когда исправная. А как заест, кидай и бери палку.
– А автомат не заедает?
– Когда как, – неопределенно сказал Степка, поправляя на плече ношу. Дотошные расспросы этого парня начали надоедать.
Разговор на том прекратился, они спустились в овраг, и Степка с глухим бряком бросил бидон перед Бритвиным.
– Порядок! Борода, взрывчатку!
Снаряжать мину Бритвин принялся сам. Рядом на шинели уже лежал найденный ночью у Маслакова полуметровый обрезок бикфордова шнура и желтый цилиндрик взрывателя.
Впрочем, начинить мину было несложно. Спустя десять минут Бритвин засыпал полбидона аммонитом, бережно укрепил в его середине взрыватель, конец шнура выпустил через край.