Видно было – татары разочарованы. Уж не знаю, что они хотели от татарского мурзы, если бы я таковым оказался. Может, посчитали – в плену мурза, выручать надо. Немного погарцевав по берегу, они скрылись.
Мы все облегченно вздохнули и сложили оружие назад, в трюм. Развели костер, сварили похлебку, поели. И, подняв паруса, направились по Волге вверх. На носу сидел впередсмотрящий, сменявшийся каждые два часа. Сидя на самом носу, он держал в руке длинный шест, срубленный на берегу. Когда коряга или бревно подплывали близко, он шестом отталкивал их от носа судна в сторону. А уж когда плыли несколько бревен сразу, кричал кормчему:
– Прими вправо! – Или влево, в зависимости от того, с какой стороны надвигалась угроза.
Ветер был средненький, встречное течение сильное, и скорость наша была невелика.
Один из сменившихся впередсмотрящих поделился со мной подозрениями:
– Видел вдали, за холмами, татар. По-моему, это те же, что подъезжали к нам утром. Сдается мне – преследуют они нас.
Я поделился услышанным с Кондратом. И ближе к вечеру мы пристали к противоположному берегу – от татар подальше. Если они и задумали какую-то пакость, значит, теперь им надо будет переправляться через Волгу, а это не так-то просто, не имея судна или, на худой конец, лодки. Поскольку земля эта была башкирская, а они – лояльны к царю, Кондрат выставил на ночь только одного вахтенного.
Поужинав, мы улеглись спать. А так как земля была еще холодной, устроились на судне.
Уставшие за день матросы вскоре уснули крепким сном. Мне же не спалось, снедали какие-то нехорошие предчувствия. Почему татары так быстро уехали, не выпросив, по своему обыкновению, даже малого подарка? И слова впередсмотрящего о татарах за холмами не давали покоя.
Я поднялся, спустился в трюм, на ощупь, в темноте нашел себе испанскую шпагу в ножнах, проверил – легко ли выходит из них.
На палубе вовсю храпели уставшие за день матросы.
На берегу едва горел костер, у которого виднелась фигура вахтенного. Все тихо, никаких подозрительных звуков. Я успокоил себя – больно уж ты мнительным стал, Юра. Однако предчувствия меня редко обманывали, и благодаря им я до сих пор жив.
Я уселся на настил палубы, спиной опершись о доски кормовой надстройки. Сидел, впадая временами в дрему, периодически просыпаясь и бросая взгляд на берег. Но костер по-прежнему горел, а вахтенный клевал носом.
Далеко за полночь шкипер послал смену, растолкав дюжего Матвея. Сменившийся тут же занял его место на палубе, на нагретых досках.
Скоро уже утро – над водой появился легкий туман. Веки смыкались, хотелось спать.
Я снова начал придремывать, как до моего слуха донесся всплеск. «Крупная рыба плеснула, или плывущая коряга перевернулась», – лениво подумал я. Но всплеск повторился, и сон мой как рукой сняло. Я тихо отворил дверь каюты.
– Кондрат, просыпайся, всплески на воде.
– И шут с ними. Татары на другой стороне, дай поспать.
Ну и ладно, не я хозяин судна, мое дело – предупредить.
Я уселся на прежнее место, решив провести тут время до утра.
Со стороны вахтенного, с берега, послышался легкий шум. Я приподнял голову, и от увиденного сон сразу пропал. Брыкающегося Матвея тащили к кустам четверо татар, затыкая рот тряпкой.
Я вскочил, заорал:
– Тревога, татары! – И бросился по сходням на берег. На бегу вытащил нож из ножен и с силой метнул его в спину татарина, уже скрывавшегося за прибрежными кустами. Раздался стон, шум падения тела.
Я не рванул сломя голову в кусты, опасаясь встречного удара саблей, а, пригнувшись, обогнул их. На ходу вытащил шпагу. Давненько не держал я в руке такого оружия. Шпага длиннее сабли, но в бою ею можно в основном колоть, а не рубить.
В кустах послышался шум, возня. Я подкрался поближе. На небольшом пятачке здоровяк Матвей боролся с тремя татарами, пытавшимися его одолеть и связать.
Я выскочил из-за кустов и вогнал шпагу до половины длины лезвия в спину татарину, оказавшемуся ближе всех ко мне. Он молча рухнул на землю, отпустив Матвея. Тот не упустил момента и с размаху врезал по лицу державшему его татарину. Раздался хруст костей, и татарин завалился на спину.
Я приставил острие шпаги к горлу последнего из четверки.
– Только шевельнись, и я тебя проткну, как таракана.
Наконец прибежали матросы с судна. В руках у них были ножи и топоры. Эх, не стоило убирать испанское оружие в трюм.
Наткнувшись на нас, матросы остановились. Растолкав их, вперед прошел Кондрат.
– Что случилось?
Ответил Матвей. Он вытащил изо рта кляп и сплюнул.
– Напали четверо татар, оглушили сзади по голове, в рот кляп засунули, под руки-ноги подхватили да в кусты и поволокли. Кабы лекарь не проснулся да не помог, уже утащили бы.
Кондрат сокрушенно покачал головой.
– Проморгал я, не послушал Юру.
Матросы связали татарина. Кондрат распорядился:
– Возьмите оружие в трюме, осмотрите все вокруг, может – еще где прячутся.
Двое матросов остались сторожить татарина, а мы с Кондратом решили допросить пленного.
Выяснилось, что татары – из тех, что уже были утром. А переправились они очень просто – на лодке, позаимствовав ее у башкира-рыбака.
Мы прошли по берегу и обнаружили лодку чуть поодаль – метрах в пятидесяти ниже по течению. Плеск весел я и слышал ночью. И плыть татарам было удобно – горевший на берегу костер был для них чем-то вроде маяка.
Лодчонка небольшая, четверо-то поместились, но куда они хотели грузить здорового Матвея?
– Зачем вы хотели утащить нашего матроса?
– Чтобы узнать – чего вы в трюмах везете.
– За грабеж купцов и великий государь русский и казанский царь наказывают сурово.
– Не мне решать, я простой воин.
– Сколько осталось на том берегу?
– Семеро.
– Где они?
– За холмом, там же и лошади.
Мы с Кондратом отошли в сторону.
– Что делать будем? Трое татар убиты, теперь им терять нечего, будут мстить и судно захватить снова попытаются – груз забрать, свидетелей убрать. Тем более что у нас есть пленный.
– Но татары этого не знают.
– Верно! Что предлагаешь, Юра?
– Я бы взял добровольцев, переправился на ту сторону на лодке и попробовал бы перебить татар, пока темно. Они там возвращения своих ждут, а тут мы нагрянем.
– Неплохо придумано. Только ты не учел, что их семеро, и они к седлу и сабле приучены, а на лодке могут переправиться только четверо, стало быть – перевес у татар.