Услышав мой бодрый ответ, облегченно вздохнул и перекрестился.
– Ну, слава Богу. Всем подъем!
Ежась от утренней сырости, по трапу сбегали ушкуйники, устраиваясь на корточках у костра. Распалили костер пожарче, сварили кулеш. Пока закипала вода, участники набега рассказывали о ночной победе над татарами. А я с восхищением смотрел на русских голиафов, наперебой, в подробностях расписывающих детали ночной вылазки и свои впечатления. И было чем гордиться. Они не побоялись рискнуть – ведь татар было куда больше, и кто знает, как все могло обернуться. Они чувствовали себя героями на своей, русской земле, и им будет о чем поведать детям, когда вернутся домой, во Владимир.
Подошли Ксандр с Кондратом.
– Как думаешь, Юрий, что с этим делать? – Кондрат показал головой на пленника, понуро сидящего на палубе со связанными руками.
Треволнения ночи уже прошли, больше нас с берега преследовать никто из татарской ватаги не будет, только пленный в живых и остался.
– А давайте его отпустим, вишь, смирный какой теперь, да и веры нашей, – предложил я.
Ксандр крикнул Илье на ушкуе – чтоб пленного к нам на берег свели.
Подвели татарина. Не ожидая ничего хорошего, он обреченно озирался по сторонам, в черных глазах были тоска и страх.
Ксандр показал Илье взглядом на связанные руки, и кормчий ножом перерезал веревку.
– Ступай себе и впредь не чини дурного людям торговым, – подтолкнул его в спину Кондрат.
Татарин, еще не веря в освобождение, топтался на месте, разминая руки, потом взвизгнул, сорвался с места и скрылся за деревьями.
Я выдохнул с облегчением. И в возмездии мера быть должна, не взяли грех на душу – и это хорошо!
А с рассветом – снова в путь, вверх по Волге. Справа и слева серели еще не покрытые зеленью берега.
Раздалось щемящее душу радостное курлыканье. Я посмотрел вверх – над нами пролетала клином длинная стая журавлей. Вожак, рассекая крыльями воздух, вел стаю на север. Задрав головы, ушкуйники влажными от скупых слез глазами смотрели на гордых птиц, возвращающихся, как и мы, домой с теплого, но не родного юга.
Сквозь редкие облака ярко светило солнце. Прибрежные поселения оживали после суровой зимы: мужики чинили крыши изб, правили ограды; у реки баба, широко расставив ноги, полоскала белье, другая тащила на коромысле ведра с речной водой, подступившей к самым избам. С плота, качавшегося на воде, крестьяне пытались выловить баграми проплывающие мимо бревна, удачливые вытягивали их на отмель – в хозяйстве все найдет применение. На берегу рыбаки деловито осматривали перевернутые лодчонки, горели костры, пахло смолой.
После зимнего затишья в села возвращалась жизнь. Еще немного, и весна взорвется здесь буйством цветущей черемухи, разольется окрест ее божественный аромат, сводя с ума скрывающихся в зарослях парубков и девиц. На лугах запылают огнем маки, застрекочут кузнечики, закружат воздушные хороводы беспечные бабочки, высоко в небе разольются трелью жаворонки. Я с сочувствием вспоминал итальянцев, египтянку Малику – им неведома красота нашей русской природы!
Через несколько дней мы миновали стрелку Волги и Камы – пожалуй, самых полноводных рек в тогдашней Руси. Вдали виднелись зеленые купола минаретов за городскими стенами Казани, крепостные постройки на склоне темнеющей в дымке горы Джилантау.
Наш ушкуй бороздил воды Волги, медленно удаляясь от Казани. Показалось устье Свияги. Река эта необычна уже тем, что почти четыреста километров течет параллельно Волге, но не на юг, как Волга, а на север, и у Свияжска сливается с Волгой.
Я подошел к левому борту, стараясь получше разглядеть Свияжск – город на высоком холме слева, омываемом с трех сторон водами Свияги, Щуки и Щучьего озера, а сейчас, в половодье, и вовсе превратившемся в остров.
Вот показался город-крепость с лесом колоколен и главок церквей за высокой стеной. Я подозвал Ксандра и Кондрата, показывая им рукой на диковинный город. Еще бы – история его создания настолько необычна, что когда европейским монархам послы рассказывали об этом русском чуде, то те просто отказывались им верить. Купцам и раньше приходилось слышать об этом городе, тем не менее они с интересом смотрели на приближающуюся крепость и на меня, ожидая моего рассказа.
– Наступила зима 1550 года. Русская рать под водительством самого Ивана Васильевича возвращалась после безуспешных попыток взять Казань или хотя бы закрепиться у непокорного города: настолько велики потери были. Войско остановилось переночевать на во-он том холме Кара-Кермен, – показал я рукой. – Хмурый государь смотрел на крутые склоны, плоскую вершину холма, реки, змейкой огибавшие холм, думая о неудачной баталии под Казанью. Чело Ивана озарила дерзкая мысль: «А не заложить ли здесь крепость мощную?» Да как выстроишь, когда казанцы нападения чинят, как свершить невозможное под носом у татар? Объятый безумной идеей, ходил он по стану, и тут его осенило: а ежели крепость не здесь строить, а в тайге далекой, чтобы, значит, татары не ведали. Да так умело сладить, чтобы потом быстро разобрать можно было и враз, махом одним, сюда перевезти. А чтобы не прознал никто про замысел, план сей в тайне держать.
Купцы вглядывались в крепость, уже видны были грозные бойницы в стенах.
Я перешел к самому захватывающему месту в этой истории.
– Слушайте, как дело дальше было. Собрал Иван Васильевич бояр на совет секретный летом того же года и повелел: жителям из Перевитского Торжка, что на берегу Оки возле Рязани, избы свои бросить и со скарбом идти в угличские леса. Там, у Мышкина, во владении боярина Ушатого, вовсю уже стучали топоры – строили город-кремль с башнями, домами, церквями, и никто не знал, что стоять этому городу недолго… На следующий год город исчез: его разобрали по бревнышку, пометили каждое, и вниз по Волге отправился огромный караван с охраной сильной. Преодолев девятьсот верст, плоты пристали к этому холму. За двадцать дней холм очистили от леса и еще двадцать – мастеровые люди собирали крепость из заготовок.
– Лихо! – почесал затылок Кондрат.
– Так вот – пока татары пытались сообразить, что здесь, на холме, будет, город, в сооружение которого и поверить было невозможно, вырос на их глазах! Стали казанцы войско собирать через разлившуюся весеннюю Волгу, чтобы смять Иван-город, да поздно было – Свияжская крепость поболе была, чем во Пскове и Нижнем! А на следующий год, к лету, Иван собрал здесь сто пятьдесят тысяч ратных людей и начал осаду Казани, используя Свияжск как мощную цитадель у самых стен Казани. Столица татар пала!
Кондрат задумчиво теребил бороду:
– Дык и мой знакомец сюда огненные припасы возил, – вспомнил он.
– Вона оно как было-то! – глубокомысленно изрек Ксандр.
Знал я и другое: неблагодарные потомки разрушат церкви, разберут башни крепости, и ныне, в моем времени, лишь герб Свияжска напоминает об удивительном прошлом русской крепости из былины: на нем изображен город, плывущий на судах по Волге. Не дорожим мы историей своих предков, однако…