— Я вас слушаю. Вы хотели со мной поговорить.
— Как вам известно, Эмилий Иванович…
— Можно Эмилий, — перебил Федора хозяин канцелярии.
— Как вам известно, Эмилий, через пару дней начинается учебный год. И мне пришла в голову мысль сделать темой первого семинара нашего земляка Тимофея Галагана, человека трагической судьбы, художника, этнографа, философа.
Эмилий Иванович был, казалось, озадачен — долгую минуту он переваривал слова Федора.
— Почему именно Тимофея Галагана? — спросил он после паузы, разглядывая остатки кофе на дне чашки с иронической вороной.
— Видите ли, Эмилий, моему другу, художнику Виталию Щанскому, посчастливилось купить два его рисунка, городские пейзажи, и я подумал…
Эмилий Иванович кашлянул и задумчиво перевел взгляд на верхушки деревьев. Федор ожидал криков восторга или хотя бы вежливого интереса, но не дождался и продолжил:
— И я подумал, что мы, к своему стыду, ничего о нем не знаем. В музее мне сказали, что философских трудов Тимофея Галагана не сохранилось, но я думаю, что можно все-таки провести исследовательскую работу, поднять старые документы, архивы. В этом суть моего вам предложения: позвольте моим студентам работать у вас в отделе по два часа, скажем, каждый день в течение месяца. У вас масса неразобранных бумаг, пусть они покопаются. Глядишь, раскопают что-нибудь из наследия Галагана. Если вы не против, я попрошу ректора обратиться с официальным письмом к директору музея. Всем польза.
— Нет, конечно, я не против, — произнес Эмилий Иванович. — Я даже рад. Мне Галаган очень нравится, я сам уже думал поискать что-нибудь из его работ…
— Прекрасно! — с воодушевлением воскликнул Федор. — По рукам. Кстати, когда премьера «Пиноккио»?
Эмилий Иванович вздохнул:
— Вы же знаете, что папа Карло арестован, его обвиняют в убийстве, и теперь существование клуба под вопросом.
— Папу Карло выпустили сегодня утром, он полностью оправдан. Я думаю, клуб может существовать дальше.
— Правда? — обрадовался Эмилий Иванович, вскакивая со ступеньки. — Спасибо! — Он с воодушевлением схватил руку Федора и потряс ее. — Сейчас позвоню ребятам!
За стеклянной аркой вокзала
Я увидел сквозь дымную тьму
Эту женщину, что предсказала
Смерть возлюбленному
Своему…
М. Шехтман. Кассандра
Ирина молча собирала футболки и джинсы сына — они отправлялись к себе домой, на выселки. Начинается учеба, нужно сходить в школу на разведку, взять расписание, посетить родительское собрание. Лето позади, и жизнь входит в свою колею. Каникулы с бабушкой закончены.
Татьяна Сергеевна молча наблюдала за сборами. Глебушка гулял во дворе. Здесь у него друзья. Ирина и Татьяна Сергеевна не разговаривали вот уже несколько дней. Они не ссорились, Ирина ничего не пыталась объяснить, она просто замолчала. Татьяна Сергеевна не сразу заметила это молчание, так как продолжала говорить, но потом, когда ни на один из своих вопросов не получила ответа, заподозрила неладное и спросила: «Ты что, со мной не разговариваешь?» И еще некоторое время доказывала, насколько Ирина не права. Ирина хранила молчание. Она молча открывала шкаф и выдвигала ящики комода, выгребала вещи и игрушки сына и утрамбовывала их в большую сумку на колесах. Татьяна Сергеевна сидела на диване, смотрела. Лицо у нее было обиженное.
— Может, оставишь Глебушку? Я могла бы отвозить его в школу, забирать и делать с ним уроки. Ты со своими сменами совершенно не уделяешь внимания ребенку.
Ирина молчала.
— Ты меня слышишь? Может, хватит дурить? Я с тобой разговариваю!
Ирина никак не реагировала.
— Я тебя не понимаю! Ты очень переменилась за последнее время. В конце концов, мать — самый близкий тебе человек, который хочет только добра.
С тем же результатом.
Ирина не узнавала себя. Это была новая Ирина. Прежняя была не способна на бунт. Новая — способна, хоть и на молчаливый. После бурных событий последних дней она чувствовала себя как шарик, из которого выпустили воздух. Она зашла так далеко в своем бунтарстве, что даже не слышала, о чем говорила Татьяна Сергеевна. Ей было все равно. Она не собиралась оправдываться.
Сумка наконец была утрамбована, и Ирина, все так же молча, потащила ее в прихожую. Татьяна Сергеевна пошла следом, бубня об упрямстве и странном поведении дочери. Ирине хотелось сказать: «Ну так сдай меня в психушку!», но она, разумеется, этого не сказала. Она спускалась по лестнице, сумка стучала колесами, перелетая с одной ступеньки на другую. Татьяна Сергеевна шла следом. Она наконец замолчала, впервые почувствовав неладное, и испугалась.
Ирина вышла из подъезда и зажмурилась от яркого солнца. Глебушка пролетел мимо со стайкой мальчиков.
— Глеб! — позвала Ирина. — Сынок, мы идем домой.
Сын даже не оглянулся.
— Глеб! — повысила голос Ирина. — Мы идем домой!
— Ну ма! — ребенок остановился. — Давай останемся у бабушки!
— Нам еще к школе готовиться, сынок!
— Бабушка сказала, что сама меня отведет! Я не хочу один, а ты всегда на работе! Я не хочу домой!
— Оставь ребенка, — подала голос Татьяна Сергеевна. — Тут он хоть присмотрен…
Ирина почувствовала — еще минута, и она разрыдается. Даже сын против нее! «Тут он хоть присмотрен»! Значит, она, Ирина, плохая мать? Да, работа по сменам, один выходной… Она вспомнила, как сын ждет ее со второй смены, как бросается к двери, заслышав скрежет ключа. А иногда он уже спит — как был, в одежде, с грязными руками и замурзанным личиком. А на кухне пустая бутылка из-под кока-колы, которую он так любит, и недоеденные овсяные пряники, которые он тоже любит. В холодильнике есть суп, но его нужно достать и разогреть.
Иногда она по сорок минут ожидает эту чертову маршрутку, а Глебушка дома один…
Господи, ну что за жизнь! И уже в который раз мелькнула мысль: не нужно было разводиться. Да, ленивый, да, выпивает, да, врет, но… ведь семья! И отец. То, что она дать мальчику не в состоянии. Татьяна Сергеевна была против развода. «Ты не представляешь, каково быть одной, — говорила она, — весь воз придется тащить на себе. Пока молодая, еще туда-сюда, а потом увидишь! И сын вылетит из гнезда, опомниться не успеешь. Мальчика должен воспитывать отец. Это сейчас он маленький, ему хватает тебя одной, а потом… Не забывай, что ваши распрекрасные друзья останутся с ним, а тебя и не позовет никто».
Ирине вдруг пришло в голову, что она придумала себе спикеров, чтобы не быть одной, — этакое лекарство от одиночества. А прежние друзья, которые бывали у них в доме… она сама не хочет их видеть! Она вспомнила застолья, шуточки, приколы… они знали друг дружку с детства. Вместе заканчивали школу, учились в институте, присутствовали на свадьбах, крестили детей. Это был устоявшийся быт, а их развод пробил брешь в мощной стене содружества, и общие друзья долго не могли поверить, что такая прекрасная пара…