Первый индеец, казалось, остерегался группы незнакомцев. Вполне разумно, ведь джунгли скрывали массу партизан и мародеров. Но вскоре индеец разглядел рясы и серебряные кресты. Он упал на колени, бормоча молитвы на гортанном языке.
Отец Отера склонил голову и скрестил руки в складках длинных рукавов. Одна рука коснулась рукоятки кинжала в спрятанных на запястье ножнах.
— Не бойся, сын мой. Расскажи мне о том, что случилось.
— Падре, мы бежим издалека. Ищем помощи. Мы работаем на американцев высоко в горах. Там случилось несчастье. Ужасное несчастье.
— Несчастье?
— Рухнул подземный могильник, и некоторые американцы застряли. Если мы не поспешим, они умрут.
Отец Отера печально покачал головой.
— Действительно ужасно, — произнес он на родном языке кечуа, хотя в глубине души это уязвляло его самолюбие.
Древний язык, бравший начало от языка инков, называемого руна сими, был слишком простым и примитивным, языком бедноты. Поэтому Отера не любил, когда его беглая речь на этом языке напоминала ему о собственных корнях. В сердце монаха вспыхнула ярость, однако он не выдал ее, укрыв лицо в тени широкого капюшона. Отец Отера молча выслушал сбивчивый рассказ индейца о взрыве и повреждении спутниковой связи. Монах лишь понимающе кивал.
— Так что мы должны торопиться, падре, пока еще не поздно.
Отец Отера облизал губы. Значит, на раскопках остался только один американец. Как удачно!
— Да, мы должны торопиться, — согласился монах. — Ты хорошо сделал, что принес нам эту новость, сын мой.
Индеец опустил голову в знак благодарности и облегчения.
Скользнув мимо коленопреклоненного рабочего, отец Отера приблизился к другому индейцу.
— Ты тоже хорошо сделал, сын мой.
Тот все время молчал и не опускался на колени. В его черных глазах застыла настороженность. Каким-то чудом почувствовав опасность, индеец отступил на шаг назад, но опоздал.
Отец Отера взмахнул спрятанным на запястье длинным лезвием. Руки индейца взметнулись к распоротому горлу, пытаясь сдержать хлынувшую кровь. Когда несчастный рухнул на колени, струя крови запачкала монаху рясу. «Поздно молиться, дикарь». Отец Отера скривился и пинком ноги опрокинул захлебывающегося кровью индейца на землю.
Перешагнув через тело, отец Отера продолжил путь. Когда другие монахи разделывались с первым бегуном, он не услышал ни звука и удовлетворенно кивнул.
Церковь действительно отлично их вымуштровала.
* * *
Джоан пригубила вино — приличное марочное «мерло», не слишком сухое, со сладким ароматом. Она кивнула, и официант наполнил ей бокал.
— Отлично подчеркнет вкус ростбифа, — с робкой улыбкой заметила Джоан.
Генри улыбнулся ей в ответ с другого конца освещенного свечами стола.
— Судебный медэксперт и в придачу знаток вин. Ты не перестаешь меня удивлять. Насколько я помню, ты предпочитала пиво и текилу.
Джоан подавила смешок.
— Времени свойственно оттачивать вкусы. Так же как и желудку, который не переносит больше таких излишеств.
Она посмотрела на Генри. На нем, как и в молодости, безукоризненно сидел черный двубортный пиджак, надетый поверх накрахмаленной белой рубашки, что выгодно подчеркивало серебряную проседь в темных волосах профессора. С трудом верилось в то, что этот гладко выбритый и безупречно одетый человек неделю назад лазал по перуанским джунглям.
— Ты тоже меня удивляешь. Годы раскопок совсем на тебе не отразились.
С вилкой в руке Генри оторвал взгляд от остатков салата «Цезарь». Профессор озорно ухмыльнулся, и эта улыбка мысленно вернула Джоан в студенческие годы.
— Ну, доктор Энгель, — поддразнил он ее, — если бы не знал, то сказал бы, что ты пытаешься меня закадрить.
— Это был просто комплимент, профессор Конклин. И больше ничего. Всего лишь профессиональная этика. Я говорю его всем приезжим ученым.
— А-а, вот почему ты так популярна в университете.
Пряча улыбку, Генри подцепил вилкой гренок. Джоан хлестнула его салфеткой по руке, изображая обиду.
— Ой! — Генри потер пальцы, словно ему было больно. — Ну ладно, ладно... Тогда, наверное, нам лучше перейти прямо к делу.
— Может быть, и лучше, — проговорила Джоан с усталой улыбкой.
Они уже успели поделиться друг с другом прошлым. Джоан кивнула, когда Генри упомянул, что его жена скончалась от рака. Джоан слышала об этом от общих друзей. Примерно в то же время ее брак закончился разводом. Впоследствии оба целиком погрузились в работу, добившись признания каждый в своей области. Ни Генри, ни Джоан не искали ни с кем близких отношений. По-видимому, независимо от обстоятельств боль оставалась болью.
— Ты узнала что-нибудь новое о золотом составе из черепа мумии? — посерьезнев, спросил Генри.
Джоан выпрямилась, принимая более деловой вид.
— Не много. Лишь то, что это точно не золото. Плотная тягучая жидкость, при комнатной температуре податливая, словно мягкая глина. — Она пожала плечами. — Похоже, какой-то тяжелый сплав.
Сдвинув брови, Генри слегка покачал головой.
— Странно. Считается, что инки не достигли особых успехов в металлургии. Они даже не выплавляли железа. И вдруг смогли создать новый сплав...
— Что ж, значит, кое-чему все-таки научились. Наполнили же они череп мумии каким-то непонятным металлом.
— Да, пожалуй...
— Но зачем, по-твоему, им понадобилось наполнять череп металлом? — спросила Джоан.
— Могу только предположить. Инки относились к вместилищу мозга как к источнику силы. Они даже делали кубки из черепов убитых врагов. Наверное, боялись христианского Бога нашего монаха и совершили этот странный ритуал, чтобы избежать гнева чужого божества.
Джоан наморщила нос.
— Значит, они просверлили череп, извлекли мозг и в знак подношения чужому богу заполнили пустоту сплавом?
Генри неуверенно кивнул.
— Это только теория. Похоже, инки обожали трепанацию. Если собрать черепа со всего мира, по количеству изуродованных подобным образом у инков их окажется больше, чем у всех прочих. Готов побиться об заклад, что в этом действе есть какой-то религиозный смысл. Но пока это лишь теория.
— И по-моему, неплохая, — с улыбкой заметила Джоан. — Вероятно, завтра у меня будет для тебя больше ответов по поводу сплава. Я связалась с доктором Киркпатриком из Университета Джорджа Вашингтона, специалистом по металлам. Он мой должник и согласился подъехать к завтрашнему утру, чтобы посмотреть на вещество.
У Генри заблестели глаза.
— Мне бы хотелось быть рядом, когда он станет исследовать материал.