Эрмин кивнула. Ей всегда было приятно, когда хвалили Валь-Жальбер. Ей хотелось убедить свекровь, что поселок — действительно прекрасное место, поэтому она сказала с чувством:
— Здесь даже случаются маленькие чудеса, без сомнения, благодаря Уиатшуан, моей речке. Представьте, Тала, моя мать ждет ребенка! Он родится в июне.
Жослин вздрогнул. Зачем Эрмин понадобилось рассказывать об этом Тале? Удивленная словами дочери, Лора сочла, что теперь должна принять участие в разговоре.
— Дорогая, эту новость гостье я могла бы сообщить сама! Твоя прямота поставила нас с отцом в неловкое положение, но что сделано, то сделано.
Тала уставилась на дно своей чашки. В душе ее поселился ледяной холод. Ей показалось, будто она наяву видит страстные объятия этой красивой женщины и того, кто совсем недавно был ее любовником.
«Случилось так, как я задумала, — сказала она себе, чтобы отвлечься от болезненных размышлений. — Они снова вместе и любят друг друга. Зачем я распалила огонь, который теперь снедает меня? Огонь, похожий на лед? Мне не нужно было приезжать! Как могла я думать, что он скучает по мне так же, как я по нему?»
— Тала, вам нехорошо? Может, вам не понравился чай? — спросила Эрмин.
— Думаю, ваша комната уже готова, — добавила Лора. — Если вы желаете отдохнуть…
Индианка встала. Мрачным взглядом она обвела горящую огоньками электрической гирлянды елку, пианино, спину Жослина Шардена.
— Я хочу поговорить с сыном, — сказала она слабым голосом. — У вас в доме очень жарко. Выйду на улицу.
Эрмин поторопилась подать свекрови меховую куртку. Тала молча оделась.
— Если согласитесь подождать немного, я пойду с вами, — сказала ей невестка. — Только оденусь и обуюсь. Я покажу вам сарай, где живут собаки.
— Я и без твоей помощи смогу найти сарай собак, — возразила Тала, которой наконец удалось улыбнуться. — Оставайся с матерью и отцом, Эрмин. Я очень рада за них и за тебя.
Молодая женщина закрыла за Талой дверь, ощущая смутную тревогу. Она не могла даже заподозрить правду, потому решила, что свекровь при виде счастья ее родителей огорчилась, острее ощутив свое одиночество. И пожалела ее всей душой.
Тошан стоял, опершись локтями о загородку. Симон уже ушел. Молодой метис курил и смотрел, как играет, покусывая Дюка за хвост, щенок хаски. Тут он услышал свое имя и, обернувшись, увидел мать. Она выглядела как старая больная женщина: шла сгорбившись, опираясь рукой о стену дома.
— Мама! — позвал сын, бросаясь к ней. — Мама, что с тобой?
Она часто дышала, глаза блестели. Он хотел поддержать ее, но женщина жестом остановила его.
— Мой сын, сделай для меня то, о чем попрошу. Я хочу вернуться домой. Запряги собак и приготовь сани.
— В такой холод? Но это глупо! — возразил он. — И потом, ты только что приехала! Я не хочу оставлять Эрмин одну с тремя детьми.
— Твоя жена в лоне своей семьи. Мой сын, если ты откажешься, я пойду пешком. Я не могу оставаться здесь, в этом доме.
— Если так, нужно было дождаться лета! Мы хотели приехать к тебе все вместе, с девочками, — сказал Тошан. — Если я правильно понял, ты хотела повидаться с моим тестем. И не делай удивленное лицо! Да, я знаю все благодаря носовому платку, который нашел у тебя в хижине, под большой кроватью. На этом платке были его инициалы. Я подозревал худшее, но, поскольку доказательств не было, довольствовался тем, что держался с Шарденом холодно. Потом мы объяснились как мужчина с мужчиной. Я узнал, что таинственным незнакомцем, разбившим тебе сердце, был именно он. Но на деле оказалось, что он сделал это ненарочно, он не мог знать заранее, что ты влюбишься в него. Мама, ты должна взять себя в руки. Жослин любит Лору и никогда не полюбит тебя!
Тала, услышав первые его слова, очень испугалась, но теперь ощутила облегчение. Жослин позаботился скрыть правду.
— Да, это он, — сказала она. — Ты никогда не должен был это узнать. Но теперь ты знаешь, и так даже лучше. Я всего лишь глупая женщина.
Тала с трудом сдерживала рыдания, чем окончательно разжалобила своего сына — такой искренней и измученной она выглядела. Он похлопал мать по плечу. Она задрожала и указала рукой на собак:
— Мой сын, прошу тебя, сжалься! Я никогда больше ни о чем не попрошу тебя, Тошан, если ты отвезешь меня домой. Я сегодня, как затравленный зверь, хочу оказаться в своем логове, в своем укрытии. Там мое сердце не будет биться как сумасшедшее, там боль уйдет…
Молодой человек воздел руки к небу. Он не мог отказать матери.
— Хорошо, я тебя отвезу. Но Эрмин очень огорчится, да и ее родители будут недоумевать, что произошло. И что делать с Кьютом, моим щенком? Он не сможет идти с нами. Ты знаешь, как я воспитываю своих собак: я не оставляю их с чужими, иначе у них появятся дурные привычки.
— Я буду держать его на руках, мой сын. Прошу тебя, сделай так, чтобы никто не узнал, что мы уезжаем. Ничего не говори. Или скажи, что повезешь меня прогуляться. И поторопись, скоро стемнеет.
— Ну и что? — сердито отозвался он. — Когда это темнота мешала мне править санями? Жди меня здесь! Я сейчас вернусь. Нужно взять одеяла, мясо для собак, керосин. Мама, ты заставляешь меня врать жене, и мне это очень не нравится!
— Скорее, мой сын! — взмолилась Тала. — Скорее. Или я уйду сама, уйду прямо сейчас.
На этот раз Тошан по-настоящему испугался. И предпочел подчиниться, потому что Тала вполне могла поступить, как сказала. Он решил отвезти ее и сразу вернуться, что обещало стать нелегким испытанием. Потом он сможет сказать Эрмин и ее родителям, что подчинился капризу матери…
«Ничего не поделаешь, они сочтут ее чудачкой, индианкой, у которой не все дома», — сказал он себе.
С каждой минутой он сердился все больше. Вдобавок у него появилось плохое предчувствие. И все же спустя полчаса сани Жослина Шардена уже неслись к Робервалю. Тошану повезло: Эрмин он нашел в гостиной, родителей не было, только Шарлотта с Эдмоном. Маленький Мукки спал на диване.
— Мама и папа ушли к себе, — сказала ему молодая женщина.
— Моя мать хочет посмотреть поселок — возьму сани, — ответил он. — Не беспокойся, если мы немного задержимся. Дюку нужно хорошенько размяться, другим собакам тоже.
Эрмин очень удивилась, но попросила его быть осторожнее и снова погрузилась в чтение французского журнала. Тошан поцеловал ее в лоб, потом коснулся губами щеки сына.
— До встречи! — сказал он с бесконечной нежностью.
Он не подозревал, что этот поспешный отъезд будет стоить ему многих сожалений.
Собаки бежали, помахивая хвостами. Их теплое дыхание вырывалось облачками пара, что тотчас же рассеивался на холоде. Полозья саней скрипели на толстом обледеневшем слое снега. Залитый голубоватым светом пейзаж казался застывшим, призрачным. Несмотря на плохое настроение, Тошан испытывал наслаждение, которое, должно быть, сопровождает любого отчаянного охотника-следопыта, отправившегося на поиски приключений в сердце белоснежной зимней пустыни. В его жилах текла кровь монтанье, сообщавшая ему исключительную выносливость; душой и телом он принадлежал этой суровой неприветливой земле. И страх был ему неведом.