В зале директор театра не переставал удивляться. Эрмин, сияющая и прекрасная, мгновенно приковала к себе внимание публики, так грациозно она двигалась по сцене. Когда же она запела, по рядам слушателей пробежало нечто вроде трепета. Она заставляла вибрировать сердца и души. В этот момент в зале сидели близкие и друзья артистов, большая часть служащих Капитолия, специалисты из сферы искусства.
В финале раздался гром аплодисментов. Никогда еще Маргарита не была так красива, так молода, а ее молитва-обращение к ангелам в вокальном плане исполнена просто идеально! У Дюплесси не осталось никаких сомнений: Эрмин обладала редчайшим голосом, но, кроме того, у нее был еще один дар, о котором он раньше не подозревал — талант вживаться в свою героиню, волновать, очаровывать.
— Изумительно! — прошептал кто-то рядом по-английски. — Я хочу заключить с этой девушкой контракт! В будущем сентябре мы поставим с ней «Травиату» Верди!
Импресарио узнал своего коллегу из лондонского театра Ковент-Гарден. Он торжествовал. Соловей из Валь-Жальбера прославится очень быстро…
Квартира Лоры на улице Сент-Анн, в тот же вечер
Мирей накрыла на пять человек. На таком столе, украшенном серебряными приборами и тончайшими кружевными салфетками, могли появиться только самые изысканные кушанья. Домоправительница и вправду постаралась приготовить нечто экстраординарное в честь генеральной репетиции, которая, по словам Эрмин, прошла с большим успехом. Молодая женщина переодевалась в своей комнате, но Шарлотта уже рассказывала всем, что она видела. Приглашенная в этот вечер на ужин Бадетта слушала, не скрывая своего восторга. Лора и Жослин засыпали девочку вопросами, желая услышать как можно более подробный рассказ.
— Все аплодировали и кричали, — говорила Шарлотта. — А конец оперы был просто фееричным! Мне хотелось плакать, я больше не думала об Эрмин, я печалилась о Маргарите! Это я заплела ей косы!
— Вот твое будущее и решилось, Шарлотта! — объявила Лора. — Ты будешь костюмершей и гримером дивы! Так мсье Дюплесси называет нашу Эрмин!
— Господи, как же мне не терпится оказаться в зале в день премьеры! — воскликнул Жослин.
Он потягивал красное вино из бокала — изысканное французское вино, подаренное семейству импресарио. Бадетта, в черном платье, слегка подкрашенная и с убранными в аккуратную высокую прическу волосами, достала из сумочки записную книжку. И очень быстро набросала несколько строчек.
— Чем вы заняты, дорогая? — спросила Лора.
— Хочу зафиксировать идеи на бумаге, а завтра напишу статью. Я сказала патрону, что знакома с Эрмин Дельбо, и он обещал выделить мне больше строк на полосе, чем обычно.
Мирей вышла из кухни, на ее вкус слишком узкой, с металлическим ведерком, в котором покоилась бутылка шампанского.
— Это сюрприз! — воскликнул Жослин. — Нужно отметить мастерство нашего чудо-ребенка!
— Я попросила Мирей купить креветок, крабов и филе копченого лосося, — подхватила Лора. — В качестве основного блюда нам подадут жареную утку, доставленную прямиком из Франции. Я хотела пригласить и господина Дюплесси, но он не смог прийти. Какая жалость!
Послышался детский плач. Это был маленький Луи, которому на днях исполнялось полгода. У него резался зубик.
— Вашей nurse [57] приходится нелегко с тремя такими маленькими детьми, — заметила Бадетта.
— Нашей nurse! Это громко сказано! — вздохнула Лора. — Эрмин отчитала меня, когда я имела легкомыслие назвать так Мадлен. Моя дочь считает ее родственницей, потому что та и вправду двоюродная сестра ее мужа. Я даже не имею права называть ее кормилицей! К счастью, двойняшек отняли от груди, и, поскольку у меня уже нет молока, Мадлен кормит Луи. Знаете, Бадетта, вчера вечером я читала вашу сводку новостей. И мне очень понравилось: у вас прекрасная манера подавать информацию.
— Спасибо! Я всегда боюсь попросить знакомых прочесть и высказать свое мнение.
Шарлотта воспользовалась короткой паузой в разговоре, чтобы сказать:
— Костюм Маргариты Эрмин очень идет! И мне кажется, раньше женщины одевались красивее, чем в наше время. Вы сами услышите — у дьявола Мефистофеля такой страшный низкий голос! Когда он пел «На земле весь род людской чтит один кумир священный…», я дрожала!
— Не рассказывай нам всех подробностей! — порекомендовала девочке Бадетта. — Я умираю от нетерпения. А ведь придется ждать еще целый месяц! Пока не пройдет Рождество…
— Нет, дату премьеры перенесли, — объявила Шарлотта, гордая тем, что владеет такой важной информацией. — Директор сказал, что она состоится раньше, потому что Эрмин готова и уже много билетов раскуплено.
Мирей хмыкнула с почти материнской гордостью. Жослин сжал руку Лоры. И они снова заговорили о премьере, ожидаемой с таким нетерпением.
До Эрмин, которая была в своей комнате, доносились отголоски оживленного разговора. Одетая в серый шерстяной халат, она расчесывала волосы.
«Мне следовало бы радоваться больше, — думала она. — Ведь я получила комплиментов на сто лет вперед!»
Луи надрывался от плача. У Мадлен никак не получалось его успокоить. Эрмин вошла в соседнюю комнату.
— Прости меня, Эрмин, — сказала кормилица. — Этот проказник разбудил девочек. А ведь Мари и Лоранс так хорошо спали!
— Маме не следовало устраивать в комнате троих малышей. Ты выглядишь очень усталой. Уверена, что в последние ночи ты не сомкнула глаз.
Мадлен только пожала плечами. В квартире было четыре просторных спальни, по две с каждой стороны коридора. Шарлотту и Мирей устроили в первой, Эрмин отдали другую, третью заняли Лора и Жослин, а в четвертой молодая индианка спала на раскладной кровати, окруженная тремя детьми. Еще имелись гостиная и столовая, окна которых выходили на улицу Сент-Анн.
— Я заберу двойняшек к себе в комнату, — заявила Эрмин. — У них хороший сон. А у тебя останется один Луи.
— Нет, не надо! — взмолилась Мадлен. — Тогда я буду думать, что даром ем свой хлеб! Тебе отдых нужен больше, чем мне!
Сердце Эрмин сжалось при мысли о терпении и доброте ее подруги. Присутствие рядом Мадлен хотя бы немного приближало ее к Тошану. Каждый раз, когда она любовалась ее черными волосами или медного оттенка кожей, она вспоминала и о своем муже. В этот вечер, несмотря на ощущение счастья, испытанное на сцене, молодая женщина почувствовала острое желание повернуть все вспять.
— Мадлен, мне страшно! — сказала она. — Страшно, что я потеряю себя, что весной уже не буду собой! Если бы я так сильно не хотела забрать Мукки, думаю, я никогда бы не вернулась на берег Перибонки. Мне начинает нравиться смех над глупыми шутками, нравится, что на меня смотрят и без конца хвалят. Я уже не знаю, правильный ли выбрала путь!
— Значит, иди до конца, — отозвалась Мадлен. — Если то, что ты найдешь, тебе не понравится, ты сможешь вернуться.