— Он такой пыльный, — сказал мужчина вполголоса, встряхивая батистовый платок в красно-зеленую клетку, все еще хранящий следы глажки.
Тошан увидел и вышитые красным инициалы: заглавные буквы Ж и Ш. Его ум заработал с быстротой молнии. Единственным человеком с такими инициалами в кругу его знакомых был…
— Жослин Шарден! Но как здесь очутился его платок?
Смутный страх охватил Тошана, однако уже в следующую секунду он вздохнул с облегчением.
«Эрмин могла взять этот платок с собой по ошибке. Он попал к ней из бельевого шкафа Лоры. Но… Почему на нем тогда столько пыли? Может, он упал под кровать в первые дни после нашего приезда? Другого объяснения быть не может!»
И он вышел из комнаты, радуясь, что сейчас вернет жене ее пропажу. Молодая женщина с нетерпением ждала его у входной двери.
— О, ты все-таки его нашел! — радостно воскликнула она и схватила маленький башмачок.
— Он был под кроватью, но у тебя не получилось бы его достать. Этот платок ты тоже туда уронила, — добавил он, показывая развернутый квадрат материи, тут же затрепетавший на ветру.
Эрмин, которая уже спускалась по ступенькам веранды, улыбнулась.
— Не хочу тебя расстраивать, но это не мой платок! Он же мужской, и тебе это известно. Я впервые его вижу!
Снова став серьезной, она добавила ласковым голосом:
— Наверное, это платок твоего отца.
Удивленный, Тошан чуть было не ответил: «Скорее уж твоего!» — но, сам не зная почему, сдержался. В очередной раз им руководила инстинктивная осторожность. Молодой метис поспешил засунуть платок в карман штанов. Эрмин не увидела вышитых на нем инициалов.
— Ты права, — отозвался он, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно более спокойно. — Идем!
Кусочки бледно-голубого неба проглядывали между причудливыми арабесками белоснежных облаков. Перибонка медленно катила свои воды. Усевшись на песок возле каноэ, Шарлотта напевала колыбельную устроившемуся у нее на коленях Мукки.
Эрмин с наслаждением вдохнула свежий утренний воздух. Невзирая на радостное ожидание встречи с Валь-Жальбером, ее родным поселком, она оставляла в хижине Талы и окрестностях частичку себя.
«Мы были так счастливы здесь! И в следующем году вернемся, так нужно! Надеюсь, Тала уже не будет такой грустной», — подумала она и ощутила укол беспокойства.
Тошан помог ей забраться в лодку, которую столкнул на воду. У молодой женщины сжалось сердце. Каноэ золотоискателя оказалось куда менее устойчивым, чем моторка Пьера Тибо. Но Шарлотта, которая уже успела устроиться в лодке, взяла ее за руку.
— Я расскажу о своих каникулах в сочинении, — сказала девочка. — Представляешь, какой будет восторг, когда мои одноклассники узнают, что я видела черного медведя!
— Благодаря моей матери, — сказал Тошан. — Она так хорошо знает лес, что может сказать, по каким тропам ходят звери и где их можно найти.
Все трое переглянулись. Вчерашний поспешный уход Талы показался им странным.
— В путь! — воскликнул молодой метис. — Течение само, без наших усилий, принесет лодку к набережной Перибонки!
Долгое время он молчал, уйдя в собственные мысли, стараясь держать каноэ подальше от берегов реки. В этой местности Перибонка была широкой и неспешно змеилась меж высоких, поросших лесом холмов. Шарлотта пела мальчику песенки, и Эрмин с удовольствием внимала повторяющимся по десятку раз строчкам, самым что ни на есть простым словам. Ребенок, которого она носила под сердцем, много и активно двигался. Она тихонько помассировала живот через легкую льняную ткань платья. Но неторопливые, беспорядочные движения внутри ее тела от этого только усилились. Они уже граничили с болью.
«Господи, наверное, я рожу великана!» — мелькнула испугавшая Эрмин мысль. Она не знала, радоваться этому или огорчаться.
Тошан не отрываясь смотрел на искрящуюся под солнцем гладь Перибонки. Огромная рыба вдруг выскочила из воды и обрушилась обратно, подняв фонтан серебристых брызг. Из головы метиса не шел этот треклятый носовой платок.
«Как он мог оказаться под кроватью в большой комнате? Как я ни пытаюсь, не могу найти объяснение! Если бы мы с отцом не расширяли хижину, добавляя перегородки, я бы подумал, что этот кусок материи лежит там уже семнадцать лет, с того дня, когда Лора с Жослином в первый раз вошли в дом моих родителей. Но тогда бы платок был в жалком состоянии, а он довольно чистый… Я даже почувствовал запах мыла… А может, он и правда остался в доме с тех пор, просто мать решила взять платок себе, зная, что никогда не сможет вернуть его владельцу. Нет, какой же я глупец, что ломаю над этим голову! И все же… «Ж» и «Ш»! У кого из наших соседей могут быть такие инициалы?»
Но никого не находилось. Неприятное чувство, которое вызывала в нем вся эта история, только усилилось.
— Что с тобой, Тошан? — спросила у него сидящая на носу каноэ Эрмин, в то время как ее супруг находился у кормы. — За все это время ты рта не раскрыл!
Молодая женщина опасалась, что мужа не радует перспектива возвращения в Валь-Жальбер.
— Все в порядке, — ответил тот, силясь улыбнуться. — Я думаю о нашем будущем.
— Господи, подходящее ли сейчас время для таких мыслей? — воскликнула она. — А я просто хочу, чтобы поскорее пришли рождественские праздники! Скоро из-за ребенка я не смогу нормально ходить. А мне совсем не нравится чувствовать себя чуть ли не инвалидом!
Конечно, это было слишком сильно сказано. Тошан зачерпнул ладонью воды и плеснул ею в жену. Та вскрикнула. Шарлотта с хохотом спряталась за спину молодой женщины.
«К черту этот платок! — подумал Тошан. — Следующим летом спрошу о нем мать».
Однако, стоило им причалить на набережной в поселке Перибонка, как мысли его приняли новое направление. Тошану пришло в голову, что Жослин мог совсем недавно посетить его родные места. Если это было правдой, то именно его тесть и никто другой разбил Тале сердце. Тошан решил ничего не рассказывать жене, пока у него не будет веских доказательств. И все же по отношению к человеку, чье общество ему придется терпеть бесконечные зимние месяцы, в душе его зародилось чувство, очень похожее на ненависть.
Валь-Жальбер, четверг, 12 октября 1933 года
— Создается впечатление, что лето не хочет от нас уходить, — сказала дочери Лора. — Посмотри, какая вокруг красота! Умей я рисовать, я бы непременно запечатлела на холсте все эти оттенки листвы — золотисто-коричневый, красноватый, переходящий в охру желтый! И эти последние розы! Такие хрупкие, с таким сладким ароматом! Обожаю осень!
— Мама! Честное слово, ты просто поэтесса! — заметила Эрмин. — А я со дня нашего приезда ни разу не ходила гулять. Может, мне не стоит слушать совета акушерки? Она настаивала, чтобы я побольше лежала, но мне так скучно!
— У тебя могут начаться преждевременные роды, — отрезала Лора. — Ты должна быть благоразумной. Никаких прогулок! Все это время я за тебя боялась. Это же надо — отправиться в такую даль, будучи беременной!