Собеседник по-военному щелкнул каблуками, а затем изобразил полупоклон. На Веру пахнуло спиртным духом.
— Аркадин-Чарский?! — недоверчиво переспросила Вера.
Она не раз видела Аркадина-Чарского на экране, но стоявший перед ней невысокий курносый блондин с простым, ничем не примечательным лицом нисколько не походил ни на рокового соблазнителя, ни на демонического тирана, ни на сурового полководца. Иначе говоря, совершенно не вписывался в амплуа Аркадина-Чарского.
— Ах, я привык! — Актер вздохнул и махнул рукой. — Привык, что меня не узнают. Я ведь в жизни только Аркадин. Чарского делают гримеры. У меня очень удобное лицо, на котором гример может нарисовать все, что угодно. Амалия Густавовна утверждает, что при желании может загримировать меня Офелией или Татьяной. Представляете, какой фурор произвели бы афиши, на которых было бы написано, что в роли Татьяны Лариной снялся Петр Аркадин-Чарский?!
Запрокинув голову, он рассмеялся резким, квакающим смехом, но смеялся недолго — несколько секунд. Затем улыбнулся Вере и выжидающе посмотрел на нее. Вера вспомнила, что она не представилась, и поспешила исправить эту оплошность.
— Видел вас с Александром Алексеевичем, — сказал Аркадин-Чарский. — Вы, должно быть, его новая ассистентка?
— Нет, — улыбнулась Вера. — Я не новая ассистентка, а вероятная… м-м…
— Компаньонка? — предположил Петр Петрович и, не дождавшись, пока Вера утвердительно кивнет, начал убеждать ее в том, что производство картин доходнее любых золотых рудников.
Вера слушала, улыбалась, кивала, а сама все думала о том, как бы половчее перевести разговор с производства картин на убийство режиссера Корниеловского. Так и не придумала ничего путного, но Аркадин-Чарский перескочил на убийство сам.
— Но не все у нас гладко да сладко, — сказал он, выпятив нижнюю губу. — Случаются и неприятности. Вот, например, как сегодня.
— Так это же не просто неприятность, а целая трагедия! — подхватила Вера. — Я просто шокирована!
— Для кого-то трагедия, а для кого-то неприятность, — туманно высказался Аркадин-Чарский. — Для меня скорее трагедия, чем неприятность. Дело в том, что Корниеловский снимал картину «Дядюшкина квартира». Коко — Мозжаров, Лилетта — Анчарова, старая дева Зефирова — Джанковская. Представляете Джанковскую в роли старой девы? Это все стараниями Амалии Густавовны. Вы, наверное, не знаете, что Амалия Густавовна ненавидит Джанковскую и оттого особенно старательно «рисует» ее старухой? Поэта Фиолетова играет Рутковский, это его роль, он и в жизни такой же самовлюбленный болван, помещика Тридуганова играет ваш покорный слуга, а его дочь — одна из лисичек, не помню кто, они так схожи… кажется Белка.
— Так лисичка или белка? — спросила Вера, чувствуя, что теряет нить разговора.
Мало того что актер говорил быстро, проглатывая окончания слов, он еще и туману напускал с белками да лисичками.
— Не знаю, может и Инеска! — собеседник раздраженно передернул плечами. — Какая разница! Они же похожи друг на дружку как две капли воды! А сценарий написал Чардынин, ему же, скорее всего, и придется продолжить съемку. Сюжет тот еще, ничего оригинального, но перспективный, живой. Племянник, желая подзаработать денег, сдает дядюшкину квартиру, и от этого закручиваются разные катавасии. Ну и любовь, конечно, у нас без любви нельзя, Александр Алексеевич не поймет. Сам он от любви далек, его только деньги интересуют, но в картинах непременно требует, чтобы была любовь! Пламенные взоры, роковые страсти… Я про себя называю это «извергающиеся амуры». Кинематограф нем и оттого должен, просто обязан быть выразительным. Если взгляд, то непременно пламенный и так далее. Все у нас чрезмерно, и от этой чрезмерности порой происходят… э-э… разные нежелательные обстоятельства. Вот так-то! Это — кино! Искусство двадцатого века! К середине века театров, наверное, и не останется — отомрут за ненадобностью. Но беда в том, что у Чардынина есть правило, если хотите — причуда. Ему непременно надо сняться в каждой из своих картин, пусть даже и в самой маленькой роли. Коко он сыграть не может, Фиолетова тоже, а вот Тридуганова — запросто. Чувствую, что лишусь я этой роли. Обидно. Во-первых, столько трудов насмарку — готовился, репетировал, в одной сцене успел сняться, а во-вторых, у нас не императорский театр, а киноателье. Александр Алексеевич платит не по дням, а по картинам, да еще и не забывает жаловаться на растущую дороговизну кинопроизводства. Так и с голоду помереть недолго!
Голодная смерть Аркадину-Чарскому не грозила. Был он упитан, полнокровен, одет в добротную шерстяную тройку, серую, в елочку, жилет пересекала массивная золотая цепочка, на которой болталось несколько брелоков, булавка для галстука и запонки тоже были золотыми, хоть и без камней. Но Вера сочувственно кивнула, побуждая собеседника говорить дальше, и попыталась мысленно разложить по полочкам все услышанное с целью нащупать что-то полезное. Итак, Чардынин написал сценарий, а картину снимал Корниеловский. Не могло ли стать мотивом желание самому снять картину по собственному сценарию и сыграть в ней роль? Не очень-то в это верится. А почему бы и нет? Разве мало рассказывала тетя Лена о нравах, царящих в театральной среде? Разве не пыталась актриса Звягинцева отравить мышьяком соперницу, уведшую у нее из-под носа роль Ларисы в «Бесприданнице»? И это далеко не единственный такой случай. Мотив одинаков — творческая ревность, разница только в средствах. Кто-то предпочитает мышьяк, кто-то — толченое стекло, кто-то — донос, а кто-то и веревку. Душить человека, да еще и в отхожем месте, это очень неэстетично! Для того чтобы выбрать такой способ убийства, надо иметь своеобразный склад ума. И сильные руки. Интересно, а насколько силен Ханжонков? Выглядит он крепким и энергичным мужчиной, но у него же больные суставы. Может ли человек, страдающий полиартритом, крепко затянуть веревку на шее жертвы и некоторое время удерживать ее?
— Если вам интересно, то я могу поделиться кое-какими соображениями. — Лицо Аркадина-Чарского приобрело заговорщицкое выражение, а голос понизился до шепота. — Мне кажется, что я знаю…
Окончания фразы Вера не разобрала, потому что шум вокруг стоял изрядный, но можно было без труда догадаться, что хотел сказать собеседник.
— Чардынин? — так же шепотом предположила Вера, подойдя к собеседнику ближе, чем предписывали приличия. — Ради того, чтобы получить вашу роль?
— Ну что вы! — Аркадин-Чарский изобразил крайнее изумление — округлил глаза, дернул головой, всплеснул руками, едва не задев при этом Веру. — Убивать ради того, чтобы сыграть ничем не примечательную рольку из разряда «кушать подано»? Нет, эта плохонькая овчинка не стоит кровавой выделки! Но убийцу вы угадали, хоть и ошиблись в мотивах. Давайте отойдем в сторонку…
Вера думала, что Петр Петрович заведет ее в какой-то закуток, за одну из перегородок, но тот вышел прямо на середину павильона, на место, удаленное от всех групп в зале по меньшей мере шагов на десять-двенадцать. «Не дурак», — оценила собеседника Вера. За перегородкой или ширмой говорить о тайном не так удобно, как на открытом месте — могут незаметно подслушать. А тут никто не сможет приблизиться незаметным и издалека не подслушает — шумно.