— Я думаю, что это Чардынин! — по актерской привычке Аркадин-Чарский, сказав самое главное, выдержал паузу, как будто ждал аплодисментов. — У него был роман с Любашей Варягиной, той самой, что играла Настасью Филипповну в «Идиоте»…
— Нину в «Маскараде» и Татьяну в «Онегине»! — подхватила Вера.
— О, да вы из знатоков! — восхитился актер. — Тем лучше, не надо объяснять, какая Варягина красавица. Как по-вашему, за такую можно убить?
— По-моему, убивать вообще нельзя, — ответила Вера. — Вы хотите сказать, что Корниеловский увел Варягину у Чардынина?
— Истинно так! — кивнул Аркадин-Чарский. — Причем… хм… весьма недостойным образом. Чардынин боготворил Любашу, исполнял любой ее каприз, ни в чем не перечил, ходил за ней по пятам. Не вдаваясь в подробности, скажу, что он был ее тенью. Робкой, трепетной тенью. Любаше это скоро наскучило. Любаша с характером, а женщины с характером не любят чересчур покладистых мужчин. Им укротителя подавай, а не послушного пуделька. Но взять и оттолкнуть человека, который тебя искренне любит, пылинки с тебя сдувает и подарками осыпает, не так-то просто. Не подумайте, это я не в смысле того, что Любаша меркантильна, меркантильности у нее столько же, сколько и у всех, а в смысле того, что для разрыва нужен повод. И этот повод подал Корниеловский. Возможно, вам моя теория покажется смешной, но я считаю, что признанные красавицы, пред которыми все преклоняются, к которым приблизиться боятся, не видя для себя никаких перспектив, так вот, такие красавицы нередко становятся легкой добычей для самоуверенных бесцеремонных наглецов. Манит необычность, новизна ощущений, удивление вызывает интерес. Почему этот господин ведет себя не так, как другие? Что за этим кроется? Я называю эту свою теорию «теорией контрастов»…
Вера не смогла сдержать улыбки — так смешон был собеседник в своей поистине «академической» важности.
— Это всего лишь мои домыслы. — С Аркадина-Чарского мгновенно слетел весь апломб. — Но у Любаши с Корниеловским все именно так и было. Он ворвался в ее жизнь этаким стремительным вихрем, удивил, подчинил, а через месяц бросил. Разрыв Любаши и Чардынина совпал с окончанием съемок картины «На бойком месте», где она играла Евгению. Закончили картину, а попутно и роман закончили. Знаете, если о покойниках положено говорить только хорошее, то о Корниеловском не получится сказать ни слова. Вы меня понимаете?
Вера кивнула.
— Подлый тип, для которого не было ничего святого, — продолжал Аркадин-Чарский. — Любаша думала, что у него к ней чувство, а на самом деле… кхм… на самом деле… э-э…
— На самом деле никакого чувства не было, — пришла на выручку Вера.
— Вот именно — не было! И быть не могло, потому что у таких, как Корниеловский, чувств не бывает. Никаких, в том числе и сострадания. Он не просто бросил Любашу. Он надсмеялся над ней, слухи порочащие распространял. Не возьмусь повторить, что он о ней рассказывал, скажу только, что слыша это, краснел даже Заржицкий.
«Заржицкий, — добросовестно запомнила Вера. — Человек, которого трудно вогнать в краску».
— Любаша не выдержала и ушла от нас. Хотела вернуться к Коршу [25] , но он ее не взял. Все знают, сколь злопамятен Федор Адамович. Он не прощает ни измен, ни своевольства, а Любаша, когда уходила от него, имела дерзость повысить голос и топнуть ножкой. В итоге Любаше нигде в Москве не нашлось места и она уехала в Саратов. Или в Самару? Не помню точно, но помню, что куда-то на Волгу. Уже больше года, как о ней ничего не слыхать.
— Больше года? — переспросила Вера. — Вы не находите, что это большой срок для мести? Можно остыть.
— Ну, Чардынин же не идиот, — усмехнулся собеседник. — Придуши он Корниеловского сразу же после того, как тот закрутил амуры с Любашей, полиция арестовала бы его сразу. Умные люди не действуют столь прямолинейно. Кроме того, покойник постоянно подливал масла в огонь, то есть досаждал всячески Чардынину. То какую-нибудь колкость прилюдно скажет, то выгодную постановку отберет. У него знаете какой метод был? Явится к Александру Алексеевичу, поинтересуется сметой картины, которую должен снимать другой режиссер, и возьмется снять за меньшую сумму. Наполовину мог снизить, ну а уж на треть, так это непременно. Разумеется, Александр Алексеевич, как деловой человек, соглашался и отдавал картину Корниеловскому. У него даже поговорка на этот счет есть: «Ничего личного, всего лишь интересы дела».
— А как можно снять картину за меньшую сумму? — спросила Вера. — Будет же плохо, ведь дешевое хорошим не бывает? Или я ошибаюсь?
— Если возьмутся Чардынин или хотя бы Гончаров, то так и будет! — сверкнул глазами Аркадин-Чарский. — Но Корниеловский, надо отдать ему должное, умел сделать и дешево, и хорошо. Он никогда не заказывал новых декораций, обходился готовыми, проявляя при этом необыкновенную изобретательность. Дай ему боярские хоромы, он походит вокруг, губами своими толстыми почмокает и начнет отдавать распоряжения. Глядишь, через полчаса это уже не хоромы, а лачуга бедняка или мавританская комната. С костюмами та же самая история. Ничего нового не шилось и не покупалось. Галина Мироновна шипела, пыхтела, но покорно рылась в своих запасах до тех пор, пока не находила все, что было нужно. Натурные съемки Корниеловский заменял павильонными, при этом умел снять так, что впечатление нисколько не ухудшалось. И еще одним его козырем было отсутствие брака, то есть повторных съемок. Пленку зря не тратил. Семь раз отмерит, семь раз прорепетирует сцену, а потом уже снимает. Уникальный, конечно, был человек. Взглянет на сценарий — и вся картина у него в голове уже готова, осталось только в жизнь воплотить…
Аркадин-Чарский вдруг хлопнул себя по лбу, вытащил из кармана часы (золотые, «толстые», с репетиром) [26] , щелкнул крышкой и сказал:
— Простите меня, Вера Владимировна, совсем из головы вылетело, что я сегодня приглашен на деловой ланч.
Вера оценила все — и английское слово «ланч», и тон, которым оно было произнесено, и то, что Петр Петрович выждал несколько секунд, прежде чем убрать свои дорогие часы обратно в нижний жилетный кармашек — давал Вере возможность как следует рассмотреть их и восхититься. На нее явно хотели произвести впечатление. Что ж — надо подыграть. Вера благосклонно улыбнулась, поблагодарила за интересный рассказ и не спешила отдергивать руку, к которой Аркадин-Чарский припал секунд на шесть. Оставшись одна, она прошлась взад-вперед по павильону, притворяясь, что ищет что-то на полу, а на самом деле внимательно прислушивалась к тому, что говорилось вокруг. Дважды услышала фамилию Варягиной, услышала, что Ханжонков на самом деле терпеть не мог Корниеловского, хоть и скрывал это, наслушалась в подробностях (правдивых или вымышленных?), в какой именно позе лежал труп, но все это был песок, среди которого попалась всего одна крупица золота.